Эти личности на фоне своих эпох, в которых они сыграли более или менее зловещие роли, остались на скрижалях истории некими бронзовыми, чугунными, медными или мраморными статуями, глядя на которые обыватель последующей эпохи вспоминал лишь «двойки», выставленные в дневнике школьным учителем. Что ж, «гибель одного человека — трагедия, гибель миллионов — статистика»…
Но существует еще и локальный передел, мини-война, которая разворачивается в пределах одного отдельно взятого города или региона. Жертвами этой войны оказываются именно эти самые «единицы», смерть которых на фоне общего официального мира и согласия становится не трагедией народа или класса, а лишь горем их родных и близких.
Российские бандюги, дети сумасшедшей эпохи накопления первоначального капитала, решившиеся на перетасовку в свою пользу, никогда не претендовали на то, чтобы их деяния отмечались современными Геродотами. Им это было не нужно. Наоборот, стремление остаться в тени в большинстве своем пересиливало у них желание «пьедестализации», и те, кто это стремление раньше времени отбросил, рисковали оказаться на месте Гусинского, Березовского, а то и Ходорковского.
Москва привыкла рисковать. Она возникла на перекрестии географических и исторических меридианов, ей суждено было стать центром гигантского геополитического образования, которое получило имя Россия.
Группировками, которые возникли на ее территории в разгар перестройки, руководили на первоначальном этапе прежние властители душ и судеб — бывшие секретари, председатели, директора. Но аморфные и меркантильные по своей сути, они не смогли противостоять «новым» — русским, грузинам, татарам, азербайджанцам. И ушли на пенсию, оставив в лучшем случае себе на замену своих сыновей, а в худшем — представителей генерации бандитов, тех, кто в их время парился на нарах, а теперь, слившись с новой властью, представлял эту новую власть.
Некоронованный король Дальнего Востока, которого многие знали под кличкой Нарьянг, не принадлежал ни к категории «секретарей», ни к генерации «новых русских». До секретарской должности он не дотянул, закончив политическую карьеру заведующим промышленным сектором Приморского крайкома комсомола. А поскольку тамошняя промышленность завязана была в основном на добыче и переработке рыбы, крабов и многих других даров моря, то с наступлением новой эпохи Нарьянг совершенно правильно решил задачу своего дальнейшего времяпрепровождения. Он стал «крестным отцом» рыбной мафии Дальнего Востока.
По паспорту Нарьянг числился Яном Вячеславовичем Сарецким, но уже давно никто не называл его подлинным именем. То, что он знал о своих предках, ограничивалось восстанием шестидесятых годов девятнадцатого столетия, когда его прадед, соратник Тадеуша Костюшко, был пойман, осужден и отправлен в Сибирь. Там он женился на местной девушке, происходившей из татарского княжеского рода, родил троих сыновей и помер, произнеся на смертном одре фразу, оставшуюся им в завещание: «Неважно, в какую сторону крестишься, главное — не стоять на коленях перед москалями». И дети это завещание исполнили.
Вячеслав Сарецкий, внук польского инсургента, стал одним их самых молодых генералов Советской армии, дважды Героем Советского Союза. Он прошел войну от Бреста до Берлина, женился поздно, вернувшись на Дальний Восток, и сына, появившегося на свет уже после смерти боготворимого им истребителя «жидов и москалей» Сталина, назвал в честь прадеда — Яном. И сын с молоком матери и первыми услышанными и понятыми словами отца впитал смысл завещания прадеда.
В восемьдесят пятом году Ян-младший, после окончания института отслуживший лейтенантом в войсках КГБ, встал на путь, который при других обстоятельствах, привел бы его, как минимум, в обком партии, а возможно, и в Кремль. Но пришла перестройка, и Ян, который, подобно многим «комсомолистам», сумел своевременно переориентироваться, использовал свои связи с рыбными промышленниками для того, чтобы организовать одну из самых мощных в России криминальных структур, названную ушлыми газетчиками «рыбной мафией».
Уже лет десять икра, красная рыба, крабы и омары есть в каждом магазине, простому работяге они по карману только по праздникам, но то, что в эпоху «застоя» можно было увидеть только на картинках, теперь появилось на прилавках.