Юлия Трофимовна старалась не думать о том, что ее сын находится в качестве заложника неизвестно где. Она чувствовала, что с ним все будет в порядке, и еще вчера хитро и незаметно задала Филатову пару ничего не значащих вопросов, из которых смогла понять, что десантник знает, где находится Костя, но по каким-то причинам говорить об этом не хочет. Кроме того, она была не из тех матерей, которые устраивают истерики даже тогда, когда ненаглядное чадо обдерет коленку или порежет палец. Она любила в сыне даже не свою кровь, а пробуждающийся характер. И когда она узнала историю знакомства Юрия и Кости, сразу поняла, кого должна за это благодарить.
И все-таки мать остается матерью. Боль была, и тревога, и все, что в таких случаях может чувствовать женщина. А поскольку Васнецова была сильной женщиной, она смогла отправить свои чувства на самое дно души. Там они и лежали в ожидании своего часа.
Около полудня Васнецова велела подать себе полдник прямо в кабинет. В еде она себя не ограничивала, зная, что излишняя полнота ей не грозит. Она никогда не занималась ни фитнесом, ни другими модными забавами, считая, что они только отнимают время. Ее фигура к тридцати семи годам оставалась такой же прелестной, как и в восемнадцать. Возраст лишь придал ей законченность, округлив формы и убрав некоторую угловатость.
Съев сандвич и выпив кофе, Юлия раскрыла коричневую папку тисненой кожи и начала перелистывать бумаги, которые нуждались в ее подписи. В этот момент запищал мобильник. Васнецова нажала кнопку и несколько минут слушала чей-то доклад, постепенно меняясь в лице. Наконец она медленно произнесла:
— Спасибо. Да, так будет лучше всего. Спасибо.
Она положила трубку на стол и закрыла лицо ладонями.
* * *
Всегда любивший водные процедуры, Костя отдраил себя до чистоты новорожденного младенца после первого купания. Остриг ногти, подумал было посушить голову феном, напоминавшим шлем скафандра, но короткая стрижка не располагала к таким излишествам. Натянул кем-то предусмотрительно приготовленное белье, с которого не успели срезать этикетки, завернулся в великоватый махровый халат, от которого почему-то исходил еле уловимый, но знакомый запах, и вышел в коридор. Тут же, как будто она его ждала, появилась давешняя женщина — единственная в доме, от которой Костя услышал хоть слово.
— Может, вы мне объясните, куда это я попал? — спросил он. — Тут, конечно, хорошо, но как-то домой хочется.
— Погоди, мальчик, всему свое время, — сказала тетка. — Главное, ничего не бойся и бежать не пытайся. Себе сделаешь хуже. Обещаешь?
— Не-а, — помотал головой Костя. — Не обещаю.
— Да-а? Ну ты молоде-ец, — протянула женщина и добавила: — Ну ладно, не обещай. Кстати, меня Ефросиньей Петровной зовут. Я тут вроде домоправительницы.
— Очень приятно. Костя, — представился тот, церемонно поклонившись.
Женщина засмеялась и ласково подтолкнула его к двери, за которой оказалась столовая.
— Пошли, джентльмен, обедать пора. Или ты без смокинга за стол не сядешь?
— Как-нибудь перетерплю разок, — буркнул Костя и уселся за стол, на котором стояли полдюжины тарелок с холодными закусками и несколько видов соков.
— Кушай, я сейчас горячее принесу, — сказала Ефросинья Петровна и ушла, прикрыв за собой дверь.
Есть Косте хотелось, несмотря на то что Гуссейн утром накормил его завтраком. Правда, парнишке казалось, что с этого момента прошла целая вечность. Разрезая ножом заливной язык, он подумал: «Черт побери, как лорда принимают… С чего бы это? А ножик бы надо стырить. Пригодится».
Вошла домоправительница, неся в руках фарфоровую супницу. Когда она сняла крышку, комната наполнилась аппетитным запахом.
— Уха это, — сказала женщина. — Уху любишь?
— Обожаю, — промычал Костя с набитым ртом. Он действительно с детства любил уху, тем более что Василиса Романовна превосходно ее готовила, а свежая рыба по понятным причинам в доме не переводилась.
— На второе что будешь? Есть шницель, мясо по-бургундски…
Костя слегка задумался. Он уважал и то и другое, но мясо, приготовленное в вине, любил больше. Его паренек и выбрал.
После обеда Ефросинья Петровна отвела Костю на второй этаж.
— Пока здесь поживешь, Кастусь, — сказала она, отворив дверь комнаты, где стояла широкая кровать, шкаф, стол и видеодвойка на тумбочке, в которой виднелись многочисленные кассеты. — Устраивайся. Нужно что — вот веревочка висит, дернешь — я приду.