— Явился, — заорала она на мальчишку, — подлюка ты этакая! Только и знает шляться. А дома воды нет ни капли, дров не занесено.
От обиды на материнскую несправедливость у Эдьки перехватило горло:
— Так я же только что…
— Не ори на мать, гадёныш! — пьяно взвился на сына притихший было на диване отец. — Ни хрена дома не делаешь, только жрёшь!
Мать уже не обращала внимания на Эдика, она снова переключилась на мужа:
— Ты уж больно заработался, лодырь, в бане угол у печки обвалился, а ему всё трын-трава…
И понеслась ругань по старым кочкам новым кругом. Слёзы выступили у Эдика на глазах. Но он не дал им воли. Только заиграли по взрослому желваки на скулах. Да в глазах родилось презрение к этим двум самым родным на свете людям. Людям, которые ненавидели его по общей для них обоих причине. Как узник ненавидит наручники за то, что невозможно развести руки в разные стороны и потянуться, как следует с хорошим зевком во всю пасть.
«Уйду. К чёртовой матери уйду от них, — с яростью подумал тогда Эдик. — К деду пойду в кочегарку. Он как раз сегодня ночью дежурит…» Мальчик снова натянул на себя фуфайку, ловко свернул из портянок по кукле на ногах и сунул их в валенки. Надевая на голову кроличью ушанку, буркнул остервенелым в своей ругани родителям:
— Я к деду… — и выскочил на мороз, навешивая на ходу на плечи истёршийся школьный ранец.
Глава 2
Изоповы страсти полковника Николая
Войсковой разведчик Николай за ликвидацию банды боевиков Ночного волка Исы Ахъядова и предотвращение терактов в Сыктывкаре и Иваново получил третью полковничью звезду, чем очень гордился. Но продолжал носить подполковничьи погоны — резон в этом был следующий, во-первых, незаметнее передвигаться по территории, увы, не совсем дружественного России внутрироссийского региона, во вторых, люди идут на контакт с подполковником веселее, чем с полковником.
Он ехал на своей бронированной «Ниве», замаскированной под обычную штатную машинёнку «Чеченнефти» на очередную «стрелку» со своим информатором шашлычником Исмаилом на центральный рынок в Гикало, и думал об этом старом лисе.
Исмаил Мерзоев с компетентными органами дело имел еще при советской власти. Сейчас ему было уже под семьдесят. Что-то очень страшное произошло с его участием в середине пятидесятых годов. Что-то такое, что до сих пор саднило душу человека и не давало ему покоя, не давало ему основания для того, чтобы с вершины своих мудрых лет взять да и послать на три русские буквы этого фраерка в погонах Николая. С тех пор его так и передавал из рук в руки заезжавший в Чечню служивый люд по потребам государства Российского. Когда Федор пропал почти на три месяца из его поля зрения, перестал захаживать в шашлычную и звонить, Исмаил было, уже подумал, что всё, ярмо на шее рассосалось само собой. Однако, как, оказалось, рано радовался старый чеченец. За Федором, вон, заявился Николай, а после него кто появится, может, Петр какой-нибудь…
Личный водитель и охранник Николая, как всегда, что-то негромко насвистывал под нос.
— Не свисти, денег не будет,— как обычно пошутил разведчик.
Тот тоже ответил обычное:
— А их и так нет…
Николай продолжал думать о предстоящей встрече. На память пришла одна из побасенок любимого им древнего философа Изопа о лисице и козле, суть которой сводилась к следующему.
Лисица упала в колодец и сидела там поневоле, потому что не могла выбраться. Козёл, которому хотелось пить, подошёл к тому колодцу, заметил в нём лисицу и спросил её:
— Хороша ли вода?
Лиса, обрадовавшись счастливому случаю, начала расхваливать воду:
— Уж так-то она хороша…
И звать козла вниз. Спрыгнул козёл, ничего не чуя, кроме жажды. Напился воды и стал с лисицей раздумывать, как им выбраться.
Тогда лисица и сказала:
— У меня есть хорошая мысль, как спастись нам обоим.
— И как же?— спрашивал козёл.
— Да очень просто. Ты обопрись передними ногами о стену да наклони рога, а я взбегу по твоей спине и тебя вытащу.