— Выходим,— рассказывал как-то своим заместителям Вихрову и Милову в оперативной группе Грозненского района Павелецкий,— и вижу на «Крепость» в боевом развороте заходят два вертолета, так называемые, «Крокодилы», вовремя успел дать зеленую ракету отбоя атаки. А то бы покрошили в салат и нас, и задержанных…
Да, было что вспомнить полковнику Павелецкому, было чем поделиться с необстрелянной молодёжью. Так вспоминалось, как ещё в 2003 году ночные патрулирования в курируемых им населённых пунктах Чечни по его придумке проводились совместно с чеченцами. После инструктажа заходили в местную администрацию, там уже милиционеров ждали старейшины со своими юными внуками. Пацанов пристёгивали наручниками к русским постовым милиционерам. Так они и патрулировали «совместно». Зато все остались живы.
Глава 17
Особа женского пола
Щенок оказался особой женского пола. Истосковавшиеся по дому мужики окрестили любимицу, частенько подкармливаемую сгущенным молоком из собственного пайка, Цыганкой. Павелецкий возился с ней, как с собственным дитятей.
С тех пор военные будни приобрели для него почти домашнюю обыкновенность.
Когда Люба злилась за что-нибудь на своего бестолкового, по её разумению, Серегу, чтобы успокоиться и не дать волю разбушевавшимся чувствам, она вспоминала тот день, вернее, ту ночь, когда муж грязный и пахнущий войной вернулся из командировки.
Входная дверь была заперта не только на два замка, но и на цепочку. Павелецкого привезли из управления на дежурной машине после того, как отряд выгрузился и сдал оружие, около трех часов ночи. Он два раза коротко, как это обычно делал, позвонил и стал ждать, совершенно безучастный и смертельно уставший. Свет в коридоре не зажегся, раздались шаги жены и ее встревоженный голос:
— Кто там?
«Молодец,— подумал он,— все делает, как учил, свет не включила, чтобы оставаться невидимой для возможного врага…» И не удержался от нахлынувшего горячего чувства, выдал привычную для обоих шутку:
— Рядовой Павелецкая, какой нынче расклад на камбузе, быстрым бегом докладывай, а то кишка с кишкою говорит…
В прихожей вспыхнул свет. Цепочка звякнула о косяк. Дверь распахнулась…
Перед ним стояла любимая женщина, сладкая и неповторимая, в помятой со сна милой ночной рубашке, одна из тесемок которой скатилась по плечу. Белокурые длинные волосы растрепались. Стройные ноги мелко засеменили к Сергею. По щекам катились слезинки. Любаша потянулась к мужу, не сознавая, что в правой руке все еще сжимает подаренный им на всякий случай травматический пистолет «Макарыч», точную копию Макарова.
А Любаше казалось, что она, как во сне, вроде бы бежит, а на самом деле стоит на месте. Та картина, что она видела перед собой, врезалась в память на всю жизнь.
Сергей, огромный, грязный, с заросшим темным лицом, одетый в зимний камуфляж и ватные штаны, в одной руке держал походный рюкзак, а в другой поводок, сделанный из ремешков плащ-палатки, на конце которого болтался, упираясь всеми четырьмя лапами и недовольно урча, черный, мохнатый медвежонок.
— А это кто у нас…— сквозь слезы спросила Люба, прижимаясь всем телом к мужу.
— Это у нас Цыганка, или Цыга, как тебе понравится… Она у нас героиня нашей семьи…
— Почему?
— Она нашу крышу спасла от неминуемой течи…
После того, как Цыганка поселилась у Павелецких, Люба с Сергеем узнали о том, что вряд ли возможно пастушью кавказскую овчарку, от которой за версту перло волчьими кровями, все предки которой были в горах вольны, как ветер, и сами себе добывали пишу, содержать в малогабаритной однокомнатной «хрущевке».
Цыганка дома в отсутствие хозяев рвала обои и висящую на вешалке одежду, грызла мебель и обувь, а если ее оставляли на балконе, то выла по-волчьи, предрекая покойников и заставляя креститься местных старух. Охотясь, воровала со стола все съедобное, до чего могла дотянуться. Попробовала на зуб не одну книгу, телефонный аппарат…
И как только ее не наказывали — все тщетно. Через день-другой ее поведение возвращалось на круги своя. Природу-мать поводком не перешибешь. А что касается шерсти, которая была везде и в огромном количестве, тут уж говорить не приходится.
На улице Цыганка бросалась на всех собак без разбору. А те, в свою очередь, чуя в ней волчью породу, дыбили шерсть на загривках и поджимали хвост, каких бы размеров и весовых категорий не были. Это, конечно, льстило Се-ргею, но день ото дня набирая силу, собака становилась все неуправляемей.