Они вошли в квартиру, быстро сняли верхнюю одежду и, не сговариваясь, приступили к давно сложившемуся ритуалу. Перед диваном поставили две табуретки, получился импровизированный журнальный столик. Далее на кухне Андрей занялся чисткой селёдки, а Егорка приступил к ошкуриванию картофелин. Вода в кастрюле вскоре закипела, земляные яблоки приступили к варке. На табуретках стояли три тарелки с толстыми колхозной нарезки ломтями чёрного хлеба, соблазнительной стриптизированной атлантической сельдью пряного посола и лоснящимися от горького целебного сока кругляками покрошенного в салат репчатого лука. Картину милицейского изобильного застолья завершали две разной пузатости и роста хрустальных рюмашки и запотевшая из холодильной морозилки беленькая. Слюнки кап-кап, а не картина маслом… В завершение описанной красоты хочется напомнить, что из кухни тянуло приятным запахом варившейся на медленном огне картохи.
Артюхов и Курилов уселись на диване. Старлей в качестве хозяина фазенды взял в руки пульт управления и включил стоявший напротив дивана телевизор, который предъявил их взору местные новости, крутившие сюжет об освящении Патриархом всея Руси строящегося храма Стефана Пермского.
— Ты глянь,— позевывая, сказал капитан,— а по телику это как красиво получилось…
— Загляденье…— ответил Курилов.
С минуту непроизвольно, но профессионально, словно в окуляр оптического прицела они поизучали толпу на предмет наличия в ней террористов-смертников. Затем Егор будто очнулся, встряхнулся всем телом и, устремив указательный палец в потолок, философски произнёс:
— Наливай по первой, пока картоха варится!
Водка вяло забулькала по рюмкам. С телеэкрана слышалась мерная, приятная и гипнотизирующая своей спокойной уверенностью речь Патриарха:
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа благословляю рабов Божьих, начавших святое дело возведения храма…
Мягкий удобный диван, разморившее, размягчившее как пластилиновую замазку на солнцепёке, сознание тепло квартиры, запахи пищи и налитой в рюмки водки — сделали своё дело… Мускулистые тела размякли, головы безвольно откинулись на высокую, будто в самолёте, спинку дивана. Руки расслабленно легли вдоль натруженных за трое суток суматохи тел, в комнате послышался справедливый в четыре сопелки заслуженный уже часа три назад разноголосый храп.
Сознание старлея Курилова вынырнуло из сонной неги в окружающую действительность оттого, что во входную дверь одновременно звонили и колотили, видимо и руками, и ногами. Он вскочил, сознание ещё полностью не включилось, а тело уже действовало. В комнате плотным туманом клубился синевато-чёрный дым, запах гари вернул сознание к действительности. Андрей рванулся в коридор, глянул в глазок. На площадке перед его дверью стояли несколько человек в пожарных балахонах и касках. Замки щелкнули. В дверной проем, отстранив с пути хозяина, ринулись несколько огнеборцев. Один из них остановился и кричал, чуть ли не в самое ухо Курилову:
— Что тут у вас случилось?
— Я не знаю,— искренне отвечал хозяин квартиры,— а что?
— У вас с кухни дым валит, соседи вызвали нас, пожарную охрану…
— А…— только и смог ответить Курилов.
И они оба опрометью побежали на кухню, где уже громыхали чем-то несколько пожарных. Пробегая мимо комнаты, Андрей краем глаза заметил, как двое дюжих пожарных, свалив бедного худышку Егорку с дивана на пол, пытались насильно сделать ему искусственное дыхание и нацепить ему на испуганную физиономию громоздкий аппарат принудительного дыхания. Артюхов, конечно же, отбивался, как мог, но в руках профессионалов своего дела, это было бесполезно. Не успел Андрей добежать до своей кухни, как оттуда стали выходить уставшие пожарные, задымление стало заметно рассеиваться. Давешний офицер, видимо, старший пожарного наряда, снова остановился рядом с Куриловым, стал его незло отчитывать:
— Что же вы это так допустили, что у вас на кухне, на газовой плите кастрюля с едой выгорела?
Хозяин погоревшей квартиры молчал. Старший пожарный принюхался к лицу Курилова.
— И трезвый вы, вроде, алкоголем от вас не пахнет, а такое безобразие допускаете…
— А, сейчас, сейчас, погодите,— непривычно засуетился Андрей,— вот, смотрите…