В то смутное время все отряды милиции и войска уходили из Чечни после позорного «Хасавюртовского мира». Ситуация в Чечне была сложная и неоднозначная. Через станцию постоянно шли автоколонны боевиков, а милиционерам приказывали:
— Не трогать!
— Как же так,— возмущался Дмитриев.— Для чего мы тогда здесь, для вида?
Но из грозненского ГУОШа устами оперативного дежурного звучало:
— И не трогать, и не останавливать для досмотра. И этот приказ получен из Москвы, он не обсуждается…
В конце концов, оказалось так, что близлежащие отряды и войсковые части покинули весь район, а отряд остался один в окружении боевиков, которые милиционеров не выпускали из Чечни, требуя разоружения. Но милиционеры не собирались оставлять им оружие. Ситуация была не из простых, можно сказать, патовая. Им помогло то, что шла колонна «федералов», и офицер, вникнув в ситуацию и спасая коллег по позорному отступлению, пригрозил боевикам:
— У меня в подчинении несколько сот пьяных контрактников, и все они хотят домой. Стоит мне отдать приказ, и они сотрут с лица земли и станцию, и вашу бандитскую заставу.
В ответ прозвучало:
— Харящо, дарагой, харящо, ехайте по домам…
Кончался срок контракта и у российских машинистов тепловозов. Так они подцепили милицейские вагоны к составу, и отряд смог выехать в сторону Ингушетии. Новый год отметили уже в Моздоке. В гостинице «Дорожной», поднимая праздничный тост, Дмитриев скорбно говорил:
— Я считаю, что, так называемый, «Хасавюртовский мир» заключен напрасно. Лебедь, вообще, ведёт себя как предатель. Надо бы довести начатое дело до конца, а то получается, что столько людей зря положили, столько вооружения и техники угробили и всё напрасно.
Вообще ситуация на Кавказе за всю историю России бала почти всегда, за исключением небольших промежутков времени «застоя», сложной. И началась нынешняя ситуация не с Чечни, а с Кавказских советских республик. Это и азербайджано-армянский конфликт, и осетино-ингушский, и отсоединение националистами Грузии от СССР.
Прапорщик Синельников мог вспомнить свою срочную службу ещё в советской армии. В восемьдесят девятом после «учебки» погранвойск в посёлке Бурундай под Алма-Атой в учебной роте воздушного вооружения на вертолётах попал он служить под город Тбилиси, в посёлок Алексеевку, где находится аэропорт «Тбилиси».
Тогда к власти в Грузии пришёл страшный диктатор Гамсахурдия. И такое началось. Он создал свою «национальную гвардию». Гвардейцы штурмовали здание КГБ. Захватывали все административные здания. И тут руководством страны была допущена роковая ошибка, когда не «грузинскую национальную гвардию» Гамсахурдия ликвидировали, а мирных демонстрантов разгоняли десантники сапёрскими лопатками. С этого и началось.
Семьи российских офицеров стреляли и вырезали. Пограничники их вывозили с военных городков на территорию части. И отправляли бортами в Москву. Советских солдат срочной службы местные националисты, где отлавливали там и стреляли. Боялись трогать только пограничников.
В Нахичевани на границе с Ираном местные грузины организовали стихийный рынок. Бульдозерами снесли границу, туда несли лампы дневного света, чайники алюминиевые, нательное бельё, шапки ушанки, а оттуда различного рода ширпотреб, духи, одеколоны, килограмм женских электронных часов, например, стоил червонец советских рублей.
Этот беспредел закончился, когда пограничникам помогла восстановить границу, переведённая в этот район Витебская дивизия ВДВ. Они тоже нашили себе зелёные пограничные погоны. За захват боевика у охраняемых вертолётов, который, по всей видимости, хотел Петруху убить и захватить его оружие, сержанту Синельникову дали десятидневный отпуск домой.
Но так и не пришлось туда съездить. Следующей ночью на погранчасть было нападение. Солдат в казарме сначала потравили каким-то газом, после чего у них шла пена изо рта, на форме образовывались красные пятна, дым вокруг клубился желтый.
Синельников тогда исполнял обязанности командира отделения. Пограничникам было строго запрещено на «провокации» отвечать ответным огнем. Но у Синельникова в отделении ранили одного бойца, и он приказал своим подчинённым стрелять на поражение.
Утром сержанта Синельникова разжаловали в рядовые, сорвали с него перед строем погоны и лишили отпуска. Командир, когда снимал погоны, сказал:
— Я тебя, Синельников, как человека, понимаю, как солдата нет. Был дан приказ, и ты его должен был выполнить. Зла на меня не держи, я должен так поступить…
Петруха, сквозь жгучую обиду на несправедливость военной жизни, прошептал в ответ: