Annotation
Только все начало налаживаться, но нет — судьба не дает мне шанса на спокойную жизнь. Меня забрасывает в самое начало девяностых. В тело актера-недоучки, который вынужден изображать из себя шамана, чтобы отработать долг. И скоро выясняется, что в этом спектакле я, отнюдь, не главное действующее лицо.
Пункт назначения 1990. Шаман
Глава 1. Новая жизнь
Глава 2. Знакомство
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9.
Глава 10.
Глава 11.
Глава 12.
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 24.2
Глава 25
Глава 26
Глава 26.1
Глава 27
Глава 27.2
Глава 28
Глава 29
Глава 29.2
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Эпилог
Пункт назначения 1990. Шаман
Глава 1. Новая жизнь
— Серый, вставай! Хватит бока отлеживать!
Кто-то нещадно тряс меня за плечо. Голова раскалывалась. Вкус во рту был такой мерзкий, словно кошки нассали.
— Встава-а-а-ай! Реквизит приехал. Вставай, Серега. Иначе я тебя сам подниму.
— Да пошел ты нах… — пожелал я доброго утра своему визави и открыл глаза.
Надо мной склонилась совершенно необъятная рожа. Круглая, красная, довольная. Хозяином рожи был весьма габаритный бритый налысо парень. Нет, не толстый, скорее качок.
Я попытался сфокусировать зрение. Черт побери, получалось плохо. Чем таким меня вчера накачали на этом мальчишнике? В голове была каша. На памяти висела непроницаемая пелена. Никаких воспоминаний, полный ноль. Помню Воланчик все грозился вызвать девок. Вызвал? Хрен его знает. Да вроде прыгали какие-то в заячьих ушах… Черт…
Мальчишник? Девки? Воланчик? Откуда это в моей голове? Воспоминания были отрывочными, чужими. И тут до меня дошло. Серега? Серый? Какой Серега? С утра меня звали Олег. Олег Ковалев. Я ехал к сестре, помогать с переездом. Причем тут Серега? И где я вообще?
— Серега! Вставай, мать твою за ногу. Сколько можно?
Этот вопль вырвал меня из раздумий. Я снова приоткрыл глаза, рожа осталась прежней. Не мираж, не морок, не глюки. Давненько в моей жизни такие гнусные морды не попадались. Лет двадцать уже как. С тех самых времен, как девяностые канули в лету.
— Ты кто? — совершенно искренне спросил я.
Парень довольно заржал:
— Карл Маркс.
У меня машинально вырвалось:
— А я Фридрих Энгельс.
Незнакомцу мой ответ неожиданно не понравился, он грубо сдернул с меня одеяло.
— Вставай, юморист, а то сделаю из тебя Клару Цеткен, и поедешь отрабатывать свой долг в бордель.
Я ошалел окончательно. Что со мной происходит? Куда меня забросило на этот раз? Где я? Кто я? Вспомнились слова бабы Яги из домовенка Кузьки: «Ты распоследний домовой на всю округу!» И в пору бы заржать, да как-то совсем не до смеха.
Я спустил ноги на пол, сел. Голова взорвалась дикой болью, к горлу подкатился тошнотный ком. Блин, сколько же это тело выжрало накануне? Меня мучало дичайшее похмелье.
— Пивка бы… — просипел я непроизвольно.
«Карл Маркс» опасно прищурился:
— Обойдешься! — Стрельнул глазами по комнатушке, обернулся.
Я попытался повторить его движение и не смог. В глазницы словно вбили два гвоздя. Прикрыл лицо руками и сел, уперев локти в колени. Простонал:
— Хреново-то как…
— Жрать меньше надо! — Безжалостно заметил мой мучитель откуда-то с другого конца комнаты.
Хотя, почему мучитель? Благодетель, практически. В меня ткнулось что-то большое холодное.
— На, пей, — он зычно хохотнул, — верное средство. Гарантирую, козленочком не станешь.
Я посмотрел сквозь щелку меж пальцами. В руках у него была запотевшая трехлитровая банка соленых огурцов, до половины залитая мутным рассолом.
— Благодетель, — озвучил я свою мысль.
В ответ получил покровительственную улыбку. Банка перекочевала в мои руки. Я жадно припал к горлышку. Боже мой, какое блаженство! Как говорила Вика? Нектар? Амброзия? Так вот, это было круче. Практически, живая вода. Целительная влага лилась в глотку. С каждым глотком ко мне возвращалась жизнь.
Я поставил банку на пол, отодвинул ногой, чтобы ненароком не опрокинуть, опрокинулся назад и привалился спиной к стене, прислушиваясь к переменам. В голове помаленьку прояснялось. Боль отступала. Из-под полуприкрытых век, я смог, наконец, разглядеть, куда попал.
* * *
«Попал», в моем случае, это было самым подходящим словом. В такую дыру можно только попасть. Небольшой деревенский дом. Не слишком старый, не слишком ухоженный. Все в нем было не слишком: невысокий потолок, не новый коврик на полу, давно не крашенная рама. На окне раздвинуты веселенькие занавесочки в цветочек, опять же, не слишком длинные. Даже до подоконника не доходили.
За окном пасторальный пейзаж: верхушки деревьев, клочок синего неба, лавочка, кусок забора, бычий череп на колу… Куда не кинь взгляд — гармонь и блаженствие. В смысле, сплошная идиллия. Я обежал двор глазами в обратном порядке. Снова заметил кол с черепушкой. И, наконец осознал, что вижу.
Стоп! Это как? Череп? Я даже забыл про головную боль, привстал, на всякий случай протер глаза. Что черт?
Череп никуда не делся. Я шумно выдохнул и сел обратно. Уставился на собеседника. Тот явно был в курсе дела. А потому мог считаться источником достоверной информации. Другого источника у меня все равно в обозримом будущем не предвиделось. Заодно внимательно осмотрел комнату. По порядку, справа налево.
Надо признать, зрелище мне открылось довольно странное. У окна стоял стол с расшитой крестиком скатертью. Рядом три стареньких стула. Сидушки еще не мягкие, деревянные. Ближе к двери сундук, укрытый побитым молью ковриком.
Над дверью на круглой, крашеной лаком доске висела волчья голова, по какой-то непонятной придури украшенная длинными белыми перьями. Голова эта составляла отличную пару уличному черепу. Мне невольно подумалось, что во всем этом есть какой-то смысл. Просто я пока не понимаю, какой. А значит, не стоит и голову ломать. Со временем все само прояснится.
Взгляд мой плавно переместился влево. Там когда-то явно был красный угол. Сейчас же стояла низенькая облезлая тумба без дверок, приспособленная под старенький импортный телевизор. С кинескопом. Хотя, кто сказал, что старенький? Я ж понятия не имею, который сейчас год? Может быть абсолютное новье! Дефицит и последний писк моды.
Подтверждая последнюю мысль, на полке внутри тумбы я разглядел видеомагнитофон. Рядом несколько кассет с невинными названиями. «Белоснежка и семь гномов», «Красная шапочка и охотники», «Спящая красавица». Судя по картинкам, вряд ли мультики. Скорее, старая добрая немецкая порнушка. На полке, где раньше стояли иконы, лежало несколько книг.
Сбоку от тумбы второе окно. За окном в стену был вбит пяток гвоздей. На них висели брезентовый дождевик и джинсы. Все. Прямо скажем, не густо.
Карл Маркс потрошил на полу возле сундука вместительный баул. Я не стал первым затевать беседу. Для чего-то же он привез сюда все это? Раз так, то сам начнет рассказывать. Сейчас же я только тихо офигевал.
Пока я разглядывал комнату, на сундуке появился бубен, расписанный какими-то непонятными иероглифами. Светло бежевая замшевая то ли куртка, то ли накидка, с бахромой. Еще какая-то непонятная фигня, сплетенная из лент и тесьмы, и пучок крашеных в алый цвет перьев.
Парень заметил мой взгляд, не сдержался, похвалился:
— Это для тебя реквизит. Взял напрокат. Театральный костюм. Сказали, шаманский. Я им сверху на лапу четвертак сунул, разрешили вообще не возвращать. Но ты с ним поосторожнее, боюсь, второй такой не найду.