Поверх штакетника возвышалась в хлам убитая метла. Какой-то весельчак изобразил на ней рожу: две красных крышечки от бутылок с намалеванными бельмами глаз, прикрученные к прутьям проволокой, как пуговицы, желтое пластиковое яйцо от киндера — нос. Вместо рта куриная косточка, выкрашенная в белый. К косточке вроде зубов были приделаны арбузные семечки.
Морда скалилась на меня, глумливо насмехалась. Я снова сплюнул, на этот раз от досады, хотел отворить калитку, чтобы войти во двор, но понял, что это мне не по силам. Куда проще просочиться сквозь ветхие доски. Что я и сделал.
Двор мне совсем не понравился. Да и кому может понравится двор, где отродясь не было хозяина? Как описать увиденное двумя словами? Бурьян и лопухи. А еще крапива. Лес крапивы, целые заросли. Сразу подумалось, что сюда надо будет гонять клиенток, когда в нашем дворе крапивные запасы иссякнут. Мысль эта меня насмешила.
Я застыл посреди лопухов, прислушался, уловил откуда-то сверху тихий скрип, поднял глаза и обомлел. На крыше, на самом коньке блестел изумительной красоты флюгер, сделанный из куска листовой меди. Настоящий золотой петушок. Чуждый, абсолютно неуместный на фоне эдакой халабуды. Почти живой. Казалось, он вот-вот встрепенется, взмахнет крыльями и взлетит.
Резко бухнула дверь. Я вздрогнул всем своим ирреальным телом и оторвал взгляд от сказочной птицы. На крыльцо из дома выбралась Шамаханская царица. Карикатурная ее версия — молодая еще баба, красивая, фигуристая, пьяная до икоты, зачуханная, давно немытая. Она плеснула с крыльца в бок помои, зевнула и вернулась в дом. Я за ней не пошел. Оттолкнулся от земли, взмыл в воздух, приник к высокому окну.
Ну что ж, все украденное было тут. В углу на тумбочке стоял телевизор. Рядом обнаружились два магнитофона. Чуть в стороне я увидел наволочку с кассетами — кудесник Кашпировский и все сказки для взрослых. Поверх кассет лежала драгоценная книга Викиной бабки. Это обрадовало меня больше всего.
Харчи, украденные с нашей кухни, стояли на столе. Угощались ими сама хозяйка и два пропитых мужика.
Я еще раз огляделся, подумал, что этот дом точно не смогу забыть, и внезапно почувствовал, как что-то тянет меня назад, туда, где осталось мое физическое тело.
* * *
Из видения я вылетел, как пробка из бутылки. По губам, по подбородку текло. Я хлюпнул носом, машинально облизался. Кровь! Черт, подери, кровь! Что за… Раньше такого не было. Я попытался открыть глаза и не смог — веки словно налились свинцом. В висках стучал набат. Голова разрывалась от дикой боли. Видимо я застонал.
Вика тут же запричитала:
— Сережа, Сереж! Что с тобой? Ты слышишь меня?
— Слышу… — едва-едва прошелестел я, — не кричи. Больно…
Лица коснулась прохладная мокрая ткань. Заботливый шепот проговорил:
— На, оботрись, ты весь в крови.
Я попытался оттереть губы, подбородок, но не смог. Пальцы предательски дрожали, отплясывая чечетку.
— Дай сюда, — Вика отняла у меня тряпку, принялась осторожно промакивать кожу, — я сама.
Руки мои упали на колени. Он ее прикосновений по телу пробегала приятная дрожь. Не спасали от этого ни слабость, ни боль, ни разница в возрасте, ни осознание того, что девушка не моя. Ничего не спасало. Я зажмурился и затаил дыхание.
— Все, — сказала она, — кровь остановилась.
Лицо мое тут же оставили в покое. А я вдруг понял, что боль слегка отступила, приоткрыл глаза и глянул сквозь щелки. Прямо напротив сидел участковый и смотрел на меня со священным трепетом. Видно было, что он очень хочет спросить, но опасается задать вопрос.
— Видел, — сказал я ему, опережая его слова.
— Да ну? Что видел? Конкретно?
— Дом, колесо у калитки, золотой петушок на крыше и морда из метлы на заборе.
— Из чего? — Изумился Лис.
Я не успел ответить. Макс все понял и дом узнал.
— Юрка, гад! — Восторженно воскликнул он. — Так я и думал. Опять за старое взялся!
Он встал, ушел на кухню, вскоре вернулся с планшетом и ручкой. Протянул принесенное Лису.
— Пиши! Подробно пиши, что украли. Сегодня же все будет у вас. У меня это ханурики знаешь где?
Он выставил перед собой не слишком убедительный кулак. Славка хмыкнул, отвел его руку, забрал писчие принадлежности, сказал:
— Еду можешь не возвращать, а остальное, будь добр…
* * *
Список получился совсем небольшой по количеству, но весьма внушительный по цене. На участкового он произвел впечатление.
— Ого! — Сказал он. — Знали, куда идти, сволочи. Ну, ничего, все вернут, как миленькие.
Он отыскал свою форму, слегка потер ткань о ткань, убирая пыль и грязь, принялся натягивать условно чистую, что-то бурча себе под нос. Со двора истерически завыл пес. А потом буквально захлебнулся лаем. Макс все никак не мог натянуть штаны — мешали ноги, не попадали в штанины.
— Что этой скотине надо? — Нервно проворчал он.
Откликнулась Вика:
— Я схожу, посмотрю.
Она метнулась в сени, открыла дверь. Лай сразу смолк. Послышался шум, визг, звук упавшего тела, приглушенное чертыхание. Лис ринулся было на помощь, но события приняли совсем другой оборот.
В комнату ворвался пес — оскаленный и рычащий.
— Ко мне! — Послышался из сеней голос девчонки. — Куда ты? Ну, ты куда?
Бухнул о доски пола кулак. Пес обогнул Славку, не заметил меня, устремился к хозяину, разинул на бегу пасть и захлопнул зубастый капкан на ноге Макса.
То взвыл. Вдарил кулаком по лобастой голове собаки, заорал благим матом:
— Что б тебя…
Пес удивительно быстро разжал зубы и отскочил в сторону, к вошедшей в комнату Вике. Он больше не рычал. Скулил, повизгивал, выглядел виновато.
Макс сразу опомнился и моментально озверел.
— Отойди, — рыкнул он на девчонку, — я эту суку сейчас пристрелю!
Он лапнул кобуру, пытаясь достать макаров. Стало видно, что не шутит.
— Стоп!
В голосе Вики прорезалось столько металла, что замерли все. И пес тоже.
— Стоп! — Повторила она уже спокойнее. — Пса ты не убьешь. Он теперь мой. Я у тебя его заберу. Ты нам должен, не забыл?
Макс решил обидеться и возмутиться:
— За что это я вам должен?
— За все.
Девчонка задвинула пса за себя. И тот послушно притаился, словно понимал, в чем дело. Вика начала перечислять, загибая пальцы:
— За вытрезвление, за пистолет, за то, что покормили пса, за то, что делали твою работу. — Она слегка подалась вперед и показательно выгнула бровь. — Мало?
Макс скис. Уселся на стул, глянул на бутыль, переждал очередной рвотный позыв, проворчал:
— Без первого я бы вполне обошелся.
— Не обошелся бы, — отрезала Вика, — хочешь узнать, сколько тебе жить осталось, если не завяжешь?
Участковый судорожно сглотнул, облизал губы, кивнул и совершенно непоследовательно выпалил:
— Не хочу.
Я решил поддержать девчонку. Вспомнил вдруг, как говорила цыганка. Принял умный вид.
— А зря. У тебя все на ладонях написано.
— Где?
Макс выставил перед собой руки и уставился на них.
— Знаешь где линия жизни?
— Вот?
Сказано это было то ли вопрошающе, то ли утвердительно. Участковый ткнул пальцем в левую ладонь и, как ни странно, попал куда надо — прямехонько в линию жизни. Я усмехнулся.
— Точно. На левой руке, то что отмерено тебе от рождения.