Я выдернул из мешка сияющую книгу, зажал подмышкой. Шагнул к горе-мамаше. Она тут же замолкла. Притих и пацан.
— Поставь его. — Приказал я.
Меня не рискнули ослушаться. Насколько был силен мой гнев, настолько силен был и ее страх.
— Вика, займи мальчика.
— Сейчас.
Она подхватила мальчишку на руки, прижала к себе.
— Пойдем!
Я схватил воровку за рукав и потащил к дому, как козу на веревке. В голове билась мысль: «Это нельзя оставлять, как есть. Что будет с мальчиком при такой матери? Что будет с ним рядом с ее собутыльниками?» Я прекрасно знал ответ — ничего хорошего. Нет у него никого будущего! В лучшем случае, детдом. В худшем… Об этом мне думать не хотелось.
Книга была со ной согласна. Свечение ее сменилось тревожно-алым.
— Сереж, — робко проговорила нам вслед Вика, — ты чего задумал?
— Ничего, — отрезал я, — лечить ее буду. Нельзя это так оставлять.
— Спятил? — Моя помощница у не стеснялась в выражениях. — Чокнулся совсем? Тебе нельзя! Ты сегодня столько сил потратил?
— Плевать!
Я затащил онемевшую от испуга бабу на крыльцо.
— Сереж, — Вика буквально впихнула пацана в руки Владу. — Погоди. Да погоди же…
Она ринулась следом, а я не стал ей мешать.
— Ты не справишься сам. Тебе моя помощь потребуется.
Она была права. Только и ее силы не безграничны. И мне не нравилась идея, использовать ее снова в качестве запасной батарейки.
— Не надо, Вик…
— Надо. Мне не хочется тебя хоронить. Меня тогда бабушка не простит…
Это была правда.
— Хорошо, — согласился я. — Только в пол силы. Мы ей сегодня дадим первую установку. А потом долечим.
— Согласна. — Сказала девчонка и протянула мне руку.
Я пожал ее ладонь, скрепляя договоренность. Книга снова сменила свет на золотой. Баба громко икнула, прикрыла рот ладонью, вылупила глаза.
«Как бы не обмочилась!» — подумал я. Но нет, обошлось.
* * *
На стул горе-пациентку пришлось усаживать почти силком. Нет, она не сопротивлялась. Просто, словно закаменела. Просто почти не слышала слов. Вика притащила ей с кухни отвар, которым совсем недавно отпаивала Влада. Заставила выпить целую чашку.
Зелье пошло на пользу. На щеках женщины появился румянец. Глаза оживились. У нее даже хватило духу спросить:
— Что вы со мной собрались делать?
— Ничего, — я не собирался с ней церемониться, но и пугать раньше времени не хотел, — лечить мы тебя, — я с трудом сдержал рвущийся наружу эпитет, — будем. Нельзя так жить дальше.
— А я не жалуюсь! — Взъерепенилась она. — А меня все устраивает!
— Да? — Вика стала ехидной. — Еще скажи, что в детстве ты именно о такой жизни мечтала!
Пациентка слегка притихла, но от своего не отступила:
— А что не так? Жизнь, как жизнь! И дом есть, и дите! И муж! Не хуже, чем у других!
Она попыталась встать. Вика оказалась быстрее, надавила ей на плечи, возвращая обратно.
— А будет лучше. Все, хватит болтовни.
Это она уже сказала мне.
— Держи ее, я принесу свечи, спички, стакан.
— И воду не забудь! — Напомнил я.
— Не забуду.
Девчонка скрылась в сенях. Я же спросил пациентку.
— Когда пила последний раз? Сколько и чего?
Баба наконец-то поняла, к чему идет, и это ей не понравилось.
— А тебе какое дело? — Взвизгнула она.
Я пожал плечами. И правда, какое? Черт его знает, зачем я задал все эти вопросы? Скорее всего, по старой врачебной привычке.
— Никакого, — согласился я, — то, что мне нужно, я сделаю и без ответов.
Откуда-то извне пришло понимание, что делать дальше. Меня это даже не удивило. Не было у меня сил удивляться всякой ерунде. Я положил пациентке одну ладонь на затылок, другую на лоб. Представил, что руки мои становятся горячими, что через них течет тепло. Доброе, снотворное тепло. Исцеляющая энергия.
И у меня получилась. Она замерла, застыла прямая, как палка, с открытыми глазами. Перестала мне мешать.
Из-за спины появилась Вика, восхищенно прицокнула языком.
— Силен, — сказала она, — правильно бабушка угадала.
Я отошел в сторону. Думать о старой ведьме тоже не хотелось. Сейчас не хотелось. Было желание покончить с этим всем, как можно скорее. Вика уловила мои эмоции. Споро расставила на столе принесенное, зажгла свечи, подвинула мне табурет.
— Садись.
Я нервно потер ладони и уселся. Почувствовал ее руки на своих плечах. Уловил ее заботливую силу. К собственному удивлению ощутил в ней огонек нежности и каплю сожаления.
А потом все повторилось. Свечи. Пламя. Черное нечто в глубине никчемной пропитой душонки. Черный дым. Черные свечи. Все кругом черно. Свет. Облегчение. Ощущение победы. Долгожданный покой. И мерзкий соленый привкус на губах. У меня снова пошла носом кровь.
Глава 23
Дальше все было, как в тумане. Помню Влад и Славка в четыре руки стащили с меня одежду и уложили в постель. Помню Викино лицо, бледное, как саван. Помню, как она пыталась влить в меня свой отвар. Помню, как пряный запах трав щекотал ноздри, а губы никак не хотели открываться, словно их свело судорогой. Помню, как пролитый чай, тек по щеке, подбородку, убегал вниз по шее… Все.
Потом я очнулся уже в гостях у бабы Дуси. Сверху на мне возлежал кот, смотрел в пространство перед собой пьяным взглядом и мял, мял когтистыми лапами мне грудь. Ровнехонько там, где сердце. По комнате разливалось оглушительное мурчание.
Я сначала не поверил своим глазам, а потом, когда понял, что все на самом деле, осторожно поднял руку и попытался погладить бабкиного любимца за ушком. Кот замер и вытаращился недоуменно. Я решил закрепить результат. Щас!
В вас когда-нибудь впивались восемнадцать когтей разом? Нет? Считайте, вам повезло. От неожиданности, я заорал. Васенька взвыл со мной в унисон и стартанул куда-то под потолок, оставив мне левой задней натуральный нотный стан на животе.
Я взвыл и вскочил. Только потом огляделся. Снова на мне одни трусы. Под ногами круглый половик, вязанный крючком из полосок ткани. Когда-то моя собственная бабушка вязала такие же. А я, совсем еще пацаненок, резал старую одежду на полосочки и мотал в клубки. Бабушка рассказывала мне, как жили в довоенной Москве. А я слушал, слушал…
Как снимали фильм «Цирк», как по улицам ходили, набирая простой люд в массовку. Как ее младшего брата, жутко кудрявого от природы хотели снять в роли негритенка, а она из ревности, из глупой детской зависти ничего не сказала маме. И братишке запретила говорить, посулив за молчание мороженое. Как по соседству с ними жил тогда еще никому не известный Михаил Жаров. И моного-много чего еще…
Жаль, но запомнил я сущие крохи. Из груди моей вырвался тяжкий вздох.
— И чего развздыхался?
Я крутанулся на месте. За столом, подложив кулачек под щеку сидела баба Дуся. Взгляд у нее был расстроенный, тревожный. У меня вырвалось на автомате:
— Случилось что-то?
— Случилось, — подтвердила она и замолкла.
Меня одолели нехорошие предчувствия.
— Что-то плохое?
— Куда уж хуже. Ученик мне достался форменный идиот!
Поскольку кроме меня, за бабулей других учеников не числилось, я решил оскорбиться.
— Что опять не так?
Она мило улыбнулась. Сказала ласково:
— Все!
Как я проглядел момент, когда в ее руках появилась дежурная поварешка, не знаю. Только уже через мгновение меня гоняли по комнатушке, охаживая половником по бокам.