— Хорошо, — согласилась она и закрыла меню.
— Нет, — Влад был не согласен с такой постановкой вопроса, — я не девчонки, меня нельзя одним сладким кормить. Я жрать хочу! И желательно мясо. И пить, может, сегодня от радости хочу упиться! В зюзю, в дупелину, в…
Он замешкался, пытаясь продолжить перечисление. Вера моментально охладила его пыл.
— Я тебе упьюсь, — сказала она и отняла у него меню. — Олег, где тут нормальное мясо?
— Возьмите «Отбивного комарика» — шикарный ромштекс. Здесь его классно готовят.
— И картошку, — буркнул обиженный Влад.
— И вино, — согласилась Вера, увидела блеск в глазах благоверного и отрезала, — только никакой зюзи и дупелины. Обойдешься.
Заказывать в итоге пришлось мне самому. Ребята выбирали только напитки. Владу заказали красное вино с кодовым названием «Скорпионья кровь», Вера взяла себе обычный чай, Вика попросила горячий шоколад. Я вспомнил, что здесь всегда готовили вкуснейший кофе по-турецки и подавали в крошечных, чуть больше наперстка, чашечках и взял себе двойную порцию.
Потом все просто ели.
«Отбивной комарик» в самом деле был шикарен. На столе стояла почти нетронутая сырная тарелка. Молодняк, выращенный в СССР и не знавший изысков, скептически взирал на благородные сыры. Вера налегала на салат. Влад морщил нос, страдальчески отхлебывая сухое красное. Вика с недоумением взирала на какао, пытаясь понять, с какой вдруг радости его обозвали горячим шоколадом.
Я вспомнил, как сам в далекие девяностые купился первый раз на многообещающее название. Как позже был разочарован. И мне стало немного неловко. У ребят все это было первый раз. А мне приходилось проживать одну и ту же историю повторно. Сейчас я им даже немного завидовал.
Я придвинул Вике ароматный медовик, сказал:
— Пробуй, здесь его обалденно готовят. Под какао самое то.
Она взяла ложечку, отломила кусочек, спросила шепотом:
— Олег, а почему горячий шоколад, а не какао!
Я пожал плечами.
— Модное название. На западе так называют.
— А-а-а, — в голосе ее было разочарование.
Девчонка попробовала пирожное, зажмурилась от удовольствия, протянула:
— Вкусно…
Вид у нее стал такой довольный, что я даже возгордился. Чтобы сменить тему, спросил:
— Мама твоя как?
— Хорошо. — Вика отправила в рот еще кусочек. — Как ты и говорил. Новые анализы ничего не нашли. Ты был прав, тот доктор ошибся.
Влад все это время прислушивался к нашему разговору. На последних Викиных словах он многозначительно хмыкнул, покосился на Веру и заглотил разом полбокала вина. Я же попытался девчонке объяснить:
— Вика, ты не понимаешь, он не ошибся. Это специально сделано, чтобы вытянуть из вас с мамой деньги.
Она замахала руками.
— Что ты! Ты же его совсем не знаешь. Это хороший доктор. Знаешь, как его хвалят! Не мог он специально. Он так за маму переживал. Я даже хотела сходить к нему, сказать, что у нее все хорошо. Только меня Владик не пустил.
Влад уловил мой взгляд, кивнул, пожал плечами. Выбрал с тарелки ломтик сыра, не оскверненный плесенью.
Вика между тем продолжала:
— Я думаю, зря вы так.
У меня неожиданно созрела идея.
— А давай, проверим его? — Предложил я. — Ты же хочешь нам доказать, что мы не правы?
Девчонка замялась. Предложение было заманчивым, но ей оно казалось не совсем честным. Я решил додавить.
— Что тебе стоит? Зато твоя совесть будет спокойна, и мы убедимся в твоей правоте.
— Ну, давай, — сказала она нерешительно. — А что надо делать?
Тому, как легко она сдалась, я даже удивился. Возможно, в глубине души и сама она понимала, что дело здесь нечисто. Просто, не могла в это поверить. Или не хотела. Я ободряюще улыбнулся.
— Ничего особенного. Все очень просто. Поговорим об этом позже.
День прошел сказочно. После «Паутины» мы гуляли в парке. Смеялись, шутили, фотографировались на найденный у Маринича Polaroid. Карточки из аппарата вылезали блеклые, не в фокусе. Но девчонки были довольны.
Я тоже был счастлив. Сегодня мне невольно удалось окунуться в собственную молодость. Радостную, полную надежд. Раствориться в ней с головой. Это было потрясающее чувство.
Ближе к вечеру я повел всю компанию в видеосалон. Там показывали «Птичку на проводе» с Мэлом Гибсоном и Голди Хоун. Фильм чудесный, бесконечно трогательный в своей наивности. Такой, какой и был нужен романтичным девушкам начала девяностых. На меня смотрели с восторгом, а я чувствовал себя феей крестной. Эдаким добрым волшебником.