Игорь Васильевич позвонил Лежневу домой. Ответила теща, Ирина Федоровна.
— Ой! — узнала она голос Корнилова. — Это вы, Игорь Васильевич?! Давно не звонили. Забыли нас.
— Ну что вы! Дел много — жену не каждый день вижу! — пожаловался полковник.
— А наш-то освободился! — радостно сказала Ирина Федоровна. — Поцапался с начальством. Два дня ходил по квартире злющий, все маты пускал, а на третий день заявление подал. Теперь с Верой по пляжу в Репине гуляет. Давно бы так.
— Ну и дела! — озадаченно сказал Корнилов.
— Что, не ждали таких новостей? Взяли бы да и съездили к ним. Выслушали зятька, ему и полегчает.
Эта женщина мыслила всегда конкретно.
«А почему бы и не съездить? — подумал Корнилов. — Если у Бориса на душе смутно — ему в самый раз заняться делом».
— Они где остановились? — спросил он.
— В гостинице. Названия я не знаю, но телефон у них есть. Будете звонить? — В голосе ее проскользнула настороженность. Наверное, Ирина Федоровна решила, что, позвонив, Корнилов уже не поедет в Репино.
— А зачем звонить?! Поеду без предупреждения. Гостиница там одна, «Репинская». Найду. Я же в уголовном розыске работаю.
Увидев Корнилова, Лежнев удивился:
— Ты ли это, Игорь Васильевич! Неужели осмелился так рано покинуть любимую службу?
Он всегда подшучивал над Корниловым за его вечерние бдения. Борис Андреевич считал, что, даже работая в уголовном розыске, люди должны выкраивать время для того, чтобы почитать книгу или сходить в театр. «От этого вы и законность нарушаете, что, кроме воров да бандитов, ничего вокруг не видите, — говорил он Корнилову. — С приличными людьми общаетесь слишком редко. Обрастаете коростой».
Солнце уже коснулось залива. Вода была спокойной, даже чайки угомонились. Не кричали своими тревожными голосами, сидели на воде без движения, словно заколдованные. Лениво стлался над водой дым от костра — мальчишки жгли сухой плавник.
Корнилов и Лежнев неторопливо шли вдоль кромки воды. Лежнев долго молчал. Похоже, никак не мог собраться с духом и рассказать о причине своего ухода из редакции. Игорь Васильевич не вытерпел:
— Чего ты мучаешься! Расскажешь потом. Я тебе одно предложение хочу сделать...
— В милицейской газете послужить?
— Глупеть вы к старости начали, Борис Андреевич, — усмехнулся Корнилов. — Если бы я обладал вашими способностями, не задумываясь ушел со службы. Хочешь знать — я тебе черной завистью завидую.
— Ну уж... — подозрительно посмотрел на полковника Лежнев. И наконец его прорвало.
— Все тебе теща неправильно рассказала. Ни с кем я не ругался. Да противно стало! Не умею я подстраиваться, а перестраиваться... — Он в сердцах пнул ногой коробку от сигарет, да нерасчетливо — песок веером разлетелся по пляжу. Пожилой мужчина, идущий навстречу, укоризненно покачал головой.
— Стыдно и неприлично одним и тем же людям каждые пять лет менять свои убеждения. Вчера писал одно, сегодня — другое. А завтра — там будет видно! Помнишь, как я раздраконил хозяйчиков, которые цветы для рынка выращивают да по десятку свиней на подворье держат?
— Помню. Злой был очерк.
— Вот именно. А теперь я должен их на щит поднимать! Да, я тогда ошибался. Но что обо мне люди скажут, если я вот так запросто на сто восемьдесят градусов поверну? Проститутка, скажут, Лежнев.
— А как твой главный редактор, — с ехидцей спросил Корнилов, — тоже уходит? Ведь это он политику в журнале делал.
— А твой начальник? Прости, он у тебя новый. — Лежнев виновато поднял руку. — Неудачный пример. Знаешь, я считаю, что команда должна меняться полностью. Пришел новый лидер, с новыми идеями, с неприятием старых методов, он должен и новых людей с собой привести. Всех новых. А то что же получается? Сидит наверху какой-нибудь идеолог, два года назад собирал совещание редакторов — одни указания давал, сегодня — прямо противоположные. Один и тот же человек!
— Может быть, теперь эти указания совпадают с его личными убеждениями?
— А раньше он лукавил? Подлаживался? Вроде меня? Дудки, товарищ полковник! Таким виртуозам верить нельзя. Откуда известно, когда они настоящие? Вот это-то мне и противно. Дуют в новую дуду, даже не покаявшись. — И вдруг успокоившись, словно ни в чем не бывало, спросил: — От меня-то ты чего хочешь?
Корнилов рассказал про старика Романычева. Почувствовав, что Борис Андреевич сомневается, он добавил;
— Это дело по тебе. Ты — блокадник, знаешь, что такое сто двадцать пять граммов хлеба в сутки. И в очерках своих судебных никогда конформистом не был.