Выбрать главу

Чаша негатива была переполнена, а стакан с водкой был уже пуст. Я встал, заплатил и сказал себе: «Наступил момент истины. Посмотрим, проникла ли глобализация и в постель».

Я взял ключи от служебной машины, сел в неё, достал из кармана записку, которую мне дал Люпчо, и поехал по адресу, ничего для меня не значащему: «ул. Владимира Каваева, 18/23». Я не собирался ехать, но поехал, потому что сказано: если хочешь рассмешить Бога, поведай ему о своих планах.

* * *

Фары освещали номерные знаки автомобилей на тёмной стоянке за домом. Это была своего рода рулетка, только наоборот — рулетка проигрыша: желательно было, чтобы шарик не «упал» на определённое число.

Внезапно в свете фар появился знакомый номер. Сильный поток крови хлынул к сердцу, я стал задыхаться и чуть ли не терять сознание; руки тряслись на руле так, что подпрыгивали. Я подумал, что Господь определил мне умереть той же смертью, что и моя жертва; я помню, что подумал: «Шлане умер действительно жуткой смертью». Задохнуться — самая ужасная смерть. Это показывает, насколько человек неблагодарен — никто не замечает незримый дар дыхания, пока ему ничто не мешает. Как будто Господь обязан предоставлять вам беспрепятственное дыхание в каждое мгновение.

Я вытащил из бумажника успокоительную таблетку и проглотил её без воды после всей этой водки, собрав во рту последние капли слюны. Приняв таблетку, я стал ритмично стучать лбом по рулю: однообразие всегда придаёт происходящему привкус безопасности. Прошло пять минут, и я не умер; я полагал, что это критическое время, за которое должно было произойти то, что случилось со Шлане. Наоборот, от таблетки веки у меня отяжелели, и по всему моему телу разлился известный многим временный покой, примирение со всем светом, утешительное хотя бы тем, что куплено время подумать, иллюзия умиротворённости и безопасности, которые дают только успокоительные средства.

Затем, поскольку мне удалось избежать смерти, а это немаловажно, я закурил сигарету. Взял мобильный телефон и позвонил. Телефон звонил долго. Никто не ответил. Я позвонил ещё раз: это заняло очень и очень много времени, казалось, будто каждая секунда длилась два года. И в момент, когда я подумал, что сейчас он перестанет звонить, с другой стороны послышался женский голос. — Ты приехал, милый?

Это был голос Марты.

— Приехал. Ты где сейчас, Марта? — спросил я.

— В Велесе, дорогой. Мы с Милой обнаружили магазин с дешёвой обувью, вот и поехали.

— В Велесе трудно найти место для парковки. Ты где припарковались?

— Перед библиотекой. Ты сам меня научил в прошлый раз.

Я тяжело дышал и немо смотрел на номерной знак под фарами: искал в цифрах какую-то символику зла, но не нашёл.

— Хорошо, что ты припарковалась именно там. Иначе можно так наебатпься… — сказал я, используя стратегию сокрытия смысла в последнем слове, которую Мико Эгеец довёл до совершенства.

— Я знаю, знаю, дорогой. Как дети?

— Ещё не знаю, я сейчас иду домой. Как раз у тебя хотел спросить, как они.

— Утром с ними было всё в порядке. Когда я уходила на работу…

Голос Марты звучал так, будто исходил из какой-то идеально изолированной музыкальной студии; видимо, она велела всем находящимся рядом замолчать и выключила всё, что могло издать хоть малейший звук. Люди ведут себя глупо, когда прячутся где-то и разговаривают по телефону: они думают, что тишина даёт им алиби, что естественный звуковой фон того места, где они находятся, выдаст их, но как раз наоборот: подозрительна неестественная тишина.

— Я не слышу голосов в магазине, — сказал я, но Марта меня оборвала:

— Ну, я не совсем в магазине, я в подвале, на складе, продавщица разрешила посмотреть тут кое-какие старые модели.