Выбрать главу

И ты видишь: две красивые зрелые женщины с запозданием обнимаются у двери, как будто они одно тело, а из-за стенки всё громче и громче доносятся страстные вопли. Аня вырывается из объятий и вопросительно смотрит на Лелу. Лела улыбается. Потом пожимает плечами, как бы желая сказать: «Я тут ни при чем» и говоря: «Какой-то негр, который тут снимает квартиру, нашёл себе подружку. Так что вопросы не ко мне. А к ней».

АНЯ

Лела беспокоит меня. Еще на её свадьбе много лет назад я заметила: после того, как она встретила того мужчину, её объятия потеряли былую силу, почти погасли, как костёр, если вытащить из него самое толстое полено. А когда родился Филипп, она совсем перестала меня обнимать. Тогда она обняла меня в последний раз. Ровно шесть лет назад. И что самое ужасное: когда мы недавно обнимались у двери, вернее, пока я её обнимала, а она мне просто позволяла это делать, в квартире рядом двое занимались дикой любовью. Может быть, поэтому она не хотела обнять меня. Боже, неужели она знает?

Вечером она напугала меня рассказом о каком-то убийстве. Это с ней сегодня такое приключилось: увидела убийство, вызвала полицию. Выяснилось, что она видела сцену репетиции двух киноартистов. У неё в квартире полно книг, я думаю, ей надо чаще выходить на улицу. Потому что она теряет связь с реальностью. Отказывается принять её. Она стала такой странной за эти пять или шесть лет одиночества, после того как тот человек, её муж, вскоре после свадьбы ушёл от неё. Она не верит в настоящую любовь, а после несостоявшегося «убийства» — не верит даже в реальность. Она сказала, что чувствовала себя обманутой, что всё вокруг фальшь, иллюзия и театр.

Когда Филипп уснул (боже, я его помню младенцем, теперь он мальчик), и она отнесла его в детскую, она снова напугала меня. Мы сидели за столом в гостиной, пили кофе, разговаривали, как она вдруг спросила, встречалась ли я с параллельными вселенными.

— Какие ещё параллельные вселенные, о чём ты, Лела? — спросила я.

Она была явно разочарована моим ответом, взяла лист бумаги и провела на нём прямую линию.

— Это жизнь одной девушки. Она живёт с ревнивым маньяком. Они ссорятся, он хватает нож, хочет убить её.

В этот момент она пририсовала к прямой линии развилку, разветвив её в двух направлениях: линия стала похожа на игрек. Она смотрела на меня так, как будто я обязана была что-то понять, а потом, в полном восторге, сказала:

— В тот момент, когда этот ревнивый маньяк берёт в руки нож, появляется альтернатива. А: он её убьёт, и Б: он её не убьёт. Так?

— Логично, — сказала я.

— Нет, не так, — сказала она, бросив ручку на стол, как хозяин компании, который через много лет узнал, кто ворует у него в фирме. — Возможны и А, и Б.

— Невозможны, — возразила я, чувствуя, что какая-то другая Аня во мне решительно отвергает такую возможность, не из-за явного нарушения законов логики (или-или), а из-за жгучего гнева, вскипающего каждый раз, когда мы теряем кого-то или что-то важное для нас. Помню, как в пятнадцать лет я потеряла почти ничего не стоящий кожаный браслет, купленный на ярмарке (мне его купила Лела); я потеряла его на обратном пути и заметила только дома. Мои домашние никак не могли понять, почему я со слезами на глазах злюсь на кого-то и что-то несуществующее (на того, кто потерял мой браслет), и зачем нужно бить посуду на кухне. А сейчас я теряла Лелу с её сонной болтовней о возможности одновременного существования «А» и «не А»; это меня не устраивало, потому что я приехала не для того, чтобы потерять её, как тот браслет.

— Одновременно может существовать и А, и не А — сказала она. — И не только может, но, скорее всего, и существует. Вероятно, это и есть правда о космосе и человеке.

Волосы у меня встали дыбом. Эти двое в соседней квартире снова занимались сексом, Филипп спал, а Лела говорила со мной о высшей и единственной истине о космосе и человеке: что всё есть иллюзия.

— Вот послушай, Аня: он убивает её во вселенной А, и она там умирает, то есть думает, что умирает, но в то же мгновение, не зная, что там она умерла, она переселяется, и душа, и тело, как при Воскресении, во вселенную Б, где она просто артистка, которая снимается в сцене убийства. И остаётся живой. При этом она понятия не имеет, что её уже убили во вселенной А.