Впереди тянулся луг, усыпанный блестками куриной слепоты, и лохмотья кустарника. Взъерошенные ивы торчали безо всякого порядка, вольготно разбросав длинные плети. Поодаль они выстроились в линию, обозначая берег невидимой отсюда реки.
Звенели кузнечики.
– Удачного клёва, - пожелал на прощанье Григорий, и грохот мотора вспорол воздух.
***
– Почти вся наживка сбежала, - сокрушался Ванька, потрясая банкой, где копошилось десятка два муравьёв.
Арсений молча распаковывал палатку. Насаживать муравьёв на крючок он не любил - брезговал. Впрочем, опарыша и вовсе в руки бы не взял, предпочитал "чистую" наживку: крупу там, кукурузу, хлеб. Червяков, на худой конец: отчего-то дождевые червяки казались ему интеллигентнее.
– Брось ты, Вань, - благодушно отозвался Михал Михалыч. - Лучше кашу достань, у меня в рюкзаке перловка готовая. Сейчас прикормим сразу, а как почуют, тут мы и...
Над оранжевым полотном палатки зависла стрекоза. Разводила устрашающие жвалы и вроде даже глазищами крутила, высматривая добычу.
Арсений потянул ткань; стрекоза мигом порскнула в сторону и исчезла.
– Я их тут недели три назад прикармливал. Лещи тогда шли - размера сорок пятого... с подошву, в смысле. Жирные такие, горбатые. У меня жена их не любит, костлявые, говорит. Дура, что с нее возьмёшь...
Оранжевый шатер вырос среди травы диковинным цветком. Рядышком, под толстой ивой наладилась куча веток для будущего костра, улеглись в ряд чехлы с удочками.
Щербина гулко заглатывал минералку из пластиковой бутылки.
– На хлебный мякиш попробуем, на кукурузу хорошо идет, бывает. Прошлым летом я на кашу ловил, так не поверите - такая плотва клевала! Во какая.
Арсений обошёл палатку по второму кругу, выдёргивая колышки и снова забивая их чуть поодаль, растопыривая капроновые струны растяжек. Выпрямился медленно, но все равно кольнуло в поясницу, и привычно подумал, что заняться бы физкультурой, вот хоть вечерами по парку бегать...
– Ну, за прибытие, что ли? - Щербина подставлял стаканчик под горлышко поллитровки. Когда только успел достать, свинтить пробку.
Михалыч разворачивал пакет с бледной перловкой, блаженно щурился на тихую воду.
– Хор-рошо! Красотища-то какая, а?
Арсений на мгновение зацепился взглядом за дрогнувший лиловатый стебелек. А уже в следующую секунду все смешалось в безумную круговерть.
Тугое полотнище стегнуло Арсения по лицу. Прыгнули в небо лохматые ивы, обожгло холодом, хлынула в рот тина.
Выдернулся из воды, кашляя и ругаясь одновременно, выплевывая мерзкие илистые ошмётки. Толстый стебель кувшинки запутался в пальцах.
Несвязно и визгливо кричал с берега Михалыч. Отчего-то не ему кричал, а вроде бы Щербине. И нехорошая рябь шла по воде, будто дрожала земля.
Порыбалили, называется. Всю рыбу распугали.
Арсений проморгался и едва обратно под воду не ушёл.
Над берегом торчал невесть откуда взявшийся... пупырь. Громадный выпуклый холм, поднявший к небу толстенную старую иву, и с десяток деревьев помельче, и лохматые кусты, и обмякшую палатку, горевшую оранжевым лоскутом с макушки.
Выглядело так, будто под верхний слой почвы засунули гигантский футбольный мяч: эдакий правильной формы прыщ вырос в одно мгновение.
– Ох, м-мать, - метался по берегу Михалыч. - Это ж надо. Ох, м-мать, а?
Щербины видно не было.
Цепляясь за травяные плети, окончательно измазавшись, Арсений выбрался на берег. Опасливо подошёл к холму, тронул рукой. Осторожно топнул в подножие, потом ещё раз - основательней.
Трава как трава. Мокрая. Земля твёрдая. Банка кукурузы вон валяется.
Наклон градусов сорок навскидку.
Внезапное появление бугра среди ровного поля не хотело укладываться в голове, Арсений в ступоре побрёл вокруг пупыря и, только углядев рассыпанную на полпути к вершине перловку, догадался испугаться.
И разом осел на землю.
Из столбняка его вывел жалобный крик Михалыча:
– Вань! Ва-а-ань!
Щербина-то, наверху, что ль, остался?
Когда подбежал Арсений, Михалыч кричать уже перестал, только бурчал себе под нос и мял круглый подбородок.
– Ты глянь, какая штука, - он поставил ногу на склон бугра. - Сколько градусов, как думаешь? Тридцать пять? Сорок?
– Сорок, сорок два...
– Ага. А ногу ставишь, как на ровное.
– Это как? - опешил Арсений.
– А попробуй вот.
Арсений попробовал. Действительно, полное ощущение, что ровная поверхность.
– Так чего ждем-то? - возмущенно крикнул он, устремляясь к вершине, где призывно рыжела распластанная палатка.
Палатка манила, близилась и... внезапно оказалась за спиной. А впереди теперь было лицо Михалыча с вылезшими из орбит глазами.
– Ты это... как? - сипло вытолкнул он из себя.
Арсений обернулся. Оранжевый лоскут неподвижно лежал на траве. Ждал.
Несколько шагов вверх, когда кажется, будто идешь по плоскому, и бац! снова внизу.
– Чёрт! Ты видел? - закричал Михалыч. - Нет, ты видел? Стой здесь, смотри.
Он шагнул на пупырь, сделал шаг. Плотная фигура его накренилась, застыв под диким, невозможным углом к земле.
– Видал? О как!
И ногу поднял, демонстрируя вовсе уже не человеческую ловкость.
У Арсения в животе булькнуло, и резкая боль скрутила кишки.
– Это что же такое-то, а? - потерянно пробормотал он и метнулся к ближайшим зарослям.
***
Потери были гигантскими. Во-первых, Щербина, разливавший водочку, оказался прямо на вершине пупыря. На крики он не откликался, сам не шевелился; что с ним сейчас происходило, и жив ли он вообще - неведомо.
Во-вторых, палатка и все три рюкзака. А с ними - съестные припасы, документы и удочки. И если палатку можно, скрепя сердце, бросить, то спиннинг было искренне жаль. А уж чтобы вернуться без документов - такое даже представить страшно.
В наличии оставались: запасные дюралевые колышки от палатки числом семь, моток капронового шнура, пенал с поплавками и мормышками, банка сладкой кукурузы и поллитровый термос с отваром шиповника.
Отвар, впрочем, тут же и выпили, пока планировали эксперимент.
– Ну-ка, Михалыч, давай ещё раз.
Тот послушно побрел к вершине, шаг за шагом накрениваясь чуть не до горизонтали. Потом в один невозможно краткий миг повернулся и назад. Главное, Арсений заметить ничего не успел, как раз сморгнул.
– Давай ещё.
И снова та же история. Будто... Арсений похолодел от аналогии - будто отражается в невидимом зеркале. Плоскостная симметрия трехмерного объекта... бр-р.
В пузе забурлило от жути.
– А если бегом попробовать?
– Давай-ка ты теперь. Я посмотрю.
Бегом опять не вышло. Почудилось на мгновение, будто расплылось все перед глазами, и опа! бежим обратно.
Чертовщина. И ведь до макушки пупыря всего ничего, а не добраться.
– Может, кинуть чего?
Кидали палки, потом колышки от палатки. Летели они вначале нормально, но затем, будто притянутые к поверхности пупыря, отвесно падали вниз в метре от подножия.
Для чистоты эксперимента Арсений встал сбоку, наблюдая за процессом. Баллистическая траектория несомненно искажалась.
Собирать колышки не составило труда. Если не оглядываться, полное ощущение, что наклоняешься к земле. Со стороны, конечно, вид жутковатый.
Пробовали падать: человек прилипал к склону почти вертикально, чувствуя при этом, что лежит.
Пытались забросить шнур с петлёй, зацепить ветку поближе к вершине. Выходила та же ерунда, что и с палками. Не долетало.
У Арсения от нервов вконец расстроился желудок; он то и дело, выпучив глаза, бегал в густые заросли. Михал Михалыч панике не поддавался, хмурил лоб, крутил пальцами подбородок, но решения тоже не видел.
Арсений с отчаяния пытался звонить - все равно куда, но телефон мёртво молчал. Глушь.
В конце концов решили возвращаться за помощью. До Малаховки километров двенадцать, часа три шагом. Оставался, правда, вопрос, как объяснять про пупырь, но эту проблему Арсений малодушно переложил на Михалыча.
Сам он оставался на всякий случай караулить застрявшего Щербину.