Насчет вестибулярного аппарата Арсений поспорил бы: у него как раз голова при подъеме кружилась.
– Это вроде как магнит? - уточнил Григорий. - Кидаешь палку, а он притягивает?
– Ну вроде того...
– А почему сначала вверх идёшь, а потом оказывается, что вниз?
Михалыч тяжко вздохнул.
– А чёрт его знает... технология какая-то. Написано же "ограничение доступа".
– А-а...
Арсений звонко пришлёпнул комара. Брезгливо вытер ошметки с пальцев: комар был опившийся, раздутый.
– На перловку ловил плотву, - тоскливо завёл Михалыч. - На хлебный мякиш хорошо идёт…
– Слушайте, а почему мы решили, что он выключается теми же словами? Может, разными?
– Ну, я не знаю тогда…
– Сидим, - сказал с неожиданной злостью Арсений. - С-сочиняем. Пока мы тут пароли придумываем, что там с Щербиной?
Михалыч открыл рот, но промолчал, напоровшись на яростный взгляд.
– Завтра с утра пойдем к этой сволочи в особняк: это он генератор установил, больше некому; проверял небось, как работать будет. И вот пусть только попробует не выключить!
Все глаза невольно обратились наверх, где, невидимый в ночи, пластался оранжевый лоскут.
Мелькнуло перед глазами сплошное кино: рвущиеся с привязи псы, ухмыляющиеся молодчики с автоматами, втоптанный в пыль связанный человек...
Разберёмся, - успокаивал себя Арсений, заваливаясь на спину. - Разберёмся, надо же Ваньку выручать. Бестолочь он, конечно, каких поискать, но ведь свой же.
И не станут же сразу стрелять...
Звёзды висели прямо над головой: крупные, яркие, как светляки на ниточках. Плюхал хвостом непойманный золотой сазан, тонко сверчали кузнечики в черной траве. В душе у Арсения воздвиглась такая горькая благость, что горячо стало глазам.
– Господи... красотища-то какая, - выдохнул он, до слёз жалея в эту секунду и пропащего Ваньку, и крохотного, затерявшегося в бесконечных полях себя...
Земля едва заметно дрогнула, небо развернулось бескрайним полотнищем, упершись на горизонте в стены новорусского замка. Упал сон, и видел в нём себя Арсений на верхушке громадной горы, а далеко внизу мельтешили смешные человечки, тянули лестницы, запрокидывали вверх тревожные лица.
Рассмеялся Арсений и взмыл в желтое небо.
***
Грохнуло в ночи железо.
– Блин! Охренели, что ли?
– Ванька!
– Ванька?!
– Да вы чего, мужики?
– Ванька! Живой! Живой, дурак!
– Мужики, вы чего...
В бледном свете рождающегося утра маячила Ванькина физиономия - помятая, опухшая, с заплывшими глазами, но несомненно живая. И недоумевающая.
– Как же ты спустился-то?
– Да откуда?
И верно - неоткуда. Исчез пупырь. Валяется в траве палатка, и рюкзаки уложены рядом, и чехлы с удочками. Курицей варёной пахнет.
Словно приснилось всё.
Арсений прошелся по бывшему холму, потрогал седой от росы брезент.
– Ах-ха, - восторгался Михалыч. - Сдулся пупырь-то! Сплюснулся! Накося выкуси, всё на месте. Удочки, рюкзаки... спиннинг твой, Арсений, сейчас на зорьке поло-овим! Сазан пойдёт, золотой. Красотища!
Арсений замер, как за сердце прихваченный. Он вспомнил.
Басовито гудел Григорий, взахлеб радовался говорливый Михал Михалыч и всё ещё ничего не понимал проспавший самое интересное Ванька Щербина. Арсений уставился в темную глубину, где ворочалась рыба, и тихо, затаённо улыбнулся. Глупо вспоминать, как вчера представлял поход к новому русскому, аж поджилки тряслись.
Смешно.
Ну, не может быть полной сволочью человек, придумавший такой пароль.