Они подошли к стеклянным дверям и осторожно выглянули — один направо, другой налево. Направо ничего не было видно из-за растения, из-за этого экзотического, назло пурге цветущего дерева в кадке; Лавруша повернулся и тоже стал смотреть налево.
Почему-то с первого взгляда делалось ясно: нет, это не санаторий. И не дом отдыха.
Хотя и дальше по стенам вилась всевозможная зелень, и кое-где висели картины, и пол застлан ковром, невозможно было усомниться в том, что все здесь устроено для дела, что здесь — работают.
Самым не санаторным были два никелированных рельса, проложенных под потолком по всей длине коридора. Под ними через ровные интервалы темнели проемы дверей, обитых кожей, на каждой — табличка. То ли полка, то ли подвесная скамейка застыла в воздухе неподалеку от лестницы. Она была зацеплена двумя роликами за рельсы. Получалось что-то вроде маленькой подвесной железной дороги.
И ни души.
Ни на полу, ни у стены, ни за цветущим деревом вплоть до окна, темневшего в дальнем конце коридора, не было ни одного человека — ни лежащего без чувств, ни сидящего, ни идущего.
— Никого, — прошептал Лавруша. — Слушай, а вообще-то мы хотим кого-нибудь найти? Или наоборот — хотим, чтоб никого не оказалось? Я уже не знаю, чего хотеть.
— Конечно, найти.
— Кого?
— Кого угодно. Пусть даже не совсем живого, но чтобы говорил. Чтоб объяснил, что у них происходит.
— Может, за этой дверью… Или за той?
— Может быть.
— Только давай не стучаться. Послушаем и и все.
Димон пожал плечами — там видно будет — и ступил в коридор. Нога его сразу утонула в чем-то очень мягком. Видимо, весь пол был устлан толстенным поролоновым ковром. Лавруша вошел вслед за ним, невольно заулыбался от этой неожиданной мягкости под ногами, потом приблизился к подвесной скамейке и прочел написанное на ней объявление (почти в стихах):
«Любой груз весом больше пяти килограмм ты нести не должен сам. Положи его сюда и доедешь без труда».
«Без труда» кто-то зачеркнул и написал сверху карандашом: «вовсюда».
Мягкий пол, зелень и тишина кругом, шутливое объявление — от всего этого Лавруша так осмелел, что сам уселся на скамейку-сиденье и легонько оттолкнулся ногой. Ролики зашуршали по блестящим рельсам. Сиденье стронулось и беззвучно понесло Лаврушины «больше пяти килограмм» вдоль стены, мимо дверей с табличками: «ЛАБ. ВИБР.», «ЛАБ. СЕЙСМ.», «ЛАБ. ХИМ.», «РАДИОЛАБ.» и так далее.
Димон, утопая по щиколотку в ковре, шел рядом и пробовал нажимать на дверные ручки.
Ни одна не поддавалась.
Картины, висевшие по стенам, оказались по большей части фотографиями в рамках: цветок одуванчика, сосульки со сверкающими каплями, гроздь еловых шишек, лось в кустах, летящий тетерев. По-видимому, люди, работавшие во всех этих ЛАБах, так уставали за день возиться со своими колбами, приборами, окулярами и проводами, что им хотелось, чтобы уже в коридоре глаз их отдыхал на чем-то другом — живом, солнечном, растущем.
Темное окно по мере приближения к нему начинало отсвечивать морозными узорами. Димон нажимал на ручки дверей все решительней. Он было уже совсем уверился, что на этом этаже никого нет, поэтому, когда последняя дверь внезапно поддалась, невольно вздрогнул.
Лавруша, ехавший следом, тихо ахнул, зажал себе рот рукой, сполз со скамейки. Оба замерли, уставясь на табличку «ЛАБ. БИОКОНТР.».
Но нет, ничего дурного пока не произошло.
Наоборот, в образовавшуюся щель потянуло таким нестрашным животным запахом (конюшня? коровник?), что они почему-то с облегчением вздохнули и почти без страха переступили порог.
Маленький домашний зоопарк — вот чем казалась эта комната на первый взгляд. По стенам одна на другой стояли клетки, вернее, просторные деревянные ящики, обтянутые с открытой стороны проволочной сеткой. Большинство животных спало. Несколько птиц наверху перепорхнули с планки на планку, но как-то неумело. Одна даже сорвалась и судорожно попыталась взлететь обратно, испуская негромкое жалобное щебетанье.
— Гляди, — ахнул вдруг Лавруша и потянул Димона к нижней клетке справа.
— Чего? — не понял Димон. — Лиса как лиса.
— А там, в глубине.
Они присели на корточки и ясно увидели в полумраке за свернувшейся кольцом лисой двух кур, преспокойно клевавших зерна, засыпанные в деревянный желобок. Рядом же, через стенку от них, в пушистом посапывающем комке из лап, хвостов и голов ясно можно было разглядеть нечто еще более поразительное: двух кошек, спящих в обнимку с довольно здоровой дворняжкой.
— Чудеса дрессировки, — пробормотал Димон.
— Да, если только… — начал было Лавруша, но так и застыл, скруглив губы на букве «о».
Ибо в этот самый момент они, наконец, услышали у себя над головами то, чего все время ждали и надеялись не дождаться, хотели услышать и боялись—явственные человеческие шаги.
Одних этих шагов было бы достаточно, чтобы заставить их сердца колотиться с сумасшедшей скоростью. Но будто кто-то решил испытать предел их храбрости, самообладания и выдержки: сразу вслед за шагами наверху раздался неясный шум, стукнуло распахнувшееся окно и грохнул выстрел.
Лиса открыла глаза и вскочила на ноги, насторожив уши.
Куры заклохтали и забегали вокруг, ее лап, будто ища защиты.
Прошло еще несколько секунд, заполненных бешеным стуком сердец и прерывистым дыханием, и наверху грохнуло еще раз.
Этот второй выстрел хлестнул по их натянутым нервам как кнутом. Не помня себя, не взглянув друг на друга, Димон и Лавруша бросились бежать, вылетели из комнаты-зоопарка, краем глаза заметили какое-то странное красное свечение за морозными узорами окна, но, не успев даже задуматься — откуда оно? — вихрем пронеслись по коридору мимо фотографий, мимо дверей, мимо самоходной скамейки и выскочили на лестницу как раз в тот момент, когда по ней сверху — да-да! прямо на них! и уже не спрятаться, — в расстегнутом комбинезоне и унтах, меховой капюшон откинут назад с молодого усмехающегося лица, спускался человек — огромный, широкоплечий, — с большим черным пистолетом в опущенной руке.
7
— Я слышал, что бывают еще такие темные бабки — пугают маленьких детей милиционером. — Капитан встал от стола и пошел навстречу вошедшим. — И если ребенок впечатлительный, такой испуг может остаться у него на всю жизнь.
— Нет, меня не пугали, — сказала Этери. — Да и бабку свою я почти не помню. Но я подумала: раз милиция, да еще так поздно — не случилось ли чего?
— Кроме пурги, ничего существенного. — Капитан взял ее за рукав шубки и мягко потянул к столу, делая остальным знаки, чтоб не вмешивались. — Просто нам очень нужна одна консультация, а с «Карточным домиком» связи по-прежнему нет. Может, вы нам поможете? Дело такое срочное, что мы решились разбудить вас посреди ночи.
— Я не спала, — сказала Этери, присаживаясь на краешек стула, придвинутого директором.
Остальные тоже уселись на прежние места.
— Андрей Львович сказал мне, что вы работаете в «Карточном домике» вместе с доктором Сильвестровым. Над этой машиной памяти… или антипамяти — как ее?..
— «Мнемозина».
— Вот-вот. Расскажите нам о ней поподробней.
— Но что же я могу рассказать? — Она снова окинула всех тревожным взглядом. — Ведь мне поручена только техническая часть — монтаж схем, наладка, настройка. Я кончала радиотехнический факультет. Физиология мозга, биоэлектроника — в этом я почти не смыслю.
— Я — тем более. Расскажите просто, как проходили опыты, с чего вы начинали, на чем спотыкались. Так сказать, краткую биографию «Мнемозины».
— Начинали мы с простейшего — вырабатывали условный рефлекс у подопытных животных. Сажали морскую свинку в металлическую клетку, включали звоночек и одновременно — электрический ток. Слабенький, конечно, недостаточный, чтобы зверек недовольно подпрыгнул.