Перестав искать проволоку и тряпку, Андрей пристально всмотрелся в снежную круговерть. Волк был не один - их было несколько, и они даже не думали уходить от машины. - «Что же делать, что же делать?! - лихорадочно шептал он, и не знал...
В голове промелькнуло - «А если попугать их сигналом? У меня же воздушник!» - и он надавил на кнопку. Раздался рёв! Этот механический рёв смог даже перебить завывание пурги.
Волки вздрогнули, а один из них даже подскочил на месте, наверно от страха, радостно вскинулся Андрей, сейчас они скроются в тайге, и я прогрею трубопровод, заведу мотор и..., но они не ушли. Не ушли они, а бросились под машину! Странные какие-то волки, опять встревожился Андрей и ещё раз надавил на сигнал. Ни одна волчья морда из-под машины не показалась!
Ушли?! Не ушли?! Как узнать? - опять забилась мысль у него в голове. А если не ушли?! Что тогда делать? Через час двигатель замёрзнет, и я не смогу его запустить..., как тогда быть?!
Андрей немного посидел не шевелясь. Тёплые унты и тулуп с рукавицами из собачьего меха пока не пропускали к телу леденящий холод пурги, но... сколько это может продолжаться, подумал он и осторожно приоткрыл дверку кабины КАМАЗа.
Пурга словно только и ждала этого момента: она, дико взвыв, сразу бросила в кабину огромную охапку снега и заплясала, и захохотала, а потом визгливо завыла, казалось, она обрадовалась, что у неё появилась новая жертва! Андрей быстро захлопнул дверку. В кабине стало тише, но теперь уже мороз начал одолевать его.
И опять Андрей задумался: что делать? «Если я не прогрею трубопровод...» - закончить мысль ему не дал донёсшийся из-под машины волчий вой.
«Не ушли, паразиты! Нашли себе убежище под машиной, гады!» - подумал Андрей и ещё раз, от бессилия что-либо изменить, надавил на кнопку сигнала.
Сквозь беснующуюся пургу, перекрывая её рёв и визги, над тайгой понёсся крик о помощи. Словно раненный зверь, долго ревел сигнал, долго звал хоть одну живую душу на помощь: звал, сигнал умолял, звал до тех пор, пока в системе не закончился воздух и он, всхрапнув в последнем дыхании, умолк навсегда.
Андрей, приподняв клапан малахая, прислушался - выла пурга, и выл какой-то волк под машиной. Он выл тоскливо и жалобно, казалось, он проклинал свою волчью голодную судьбу, разыгравшуюся пургу и холод. Затем, ему стал вторить другой, а потом завыла, перебивая вой и визги пурги, вся стая.
Вой был до того жалобно-тоскливым, что Андрей непроизвольно и сам потихоньку завыл. Завыл от одиночества, от невозможности хоть как-то изменить свою судьбу и, наверное, от тяжёлого предчувствия.
Пурга, бешено набрасываясь на одинокую машину, пыталась всеми силами добраться до сидевшего в кабине, сгорбившегося, и потихоньку, с подвыванием плачущего, человека. Она пыталась подобраться к человеку через любую маломальскую щель, и находила.
В кабине КАМАЗа становилось всё холоднее и холоднее. Стёкла затянуло ледяным узором и Андрей, сонно приоткрывая глаза, уже не видел ни света фар, ни снежной пурги, он только слышал её завывание и вой волков. Иногда он вскидывал голову и прислушивался, пытаясь понять - кто воет: он или волки?!
* * *
Светило яркое солнце, небо было голубое-голубое - ни облачка на нём, а вокруг летали стрекозы - огромные, пучеглазые. Изредка они садились на ветки сирени, на провода, а затем, словно поднятые вихрем, радужным многоцветьем вновь взмывали в небо, как папин самолёт. Андрей стоял рядом с мамой и, заслонив глаза ладошкой от солнца, всматривался в бездонную голубизну. Он искал в ней самолёт - папин реактивный самолёт.
Папа, перед уходом на аэродром, пообещал им с мамой, что обязательно пролетит над их домом и помашет крыльями. Хотя Андрей понимал - папа пообещал это просто так, для поддержания их настроения. И он также знал, что папа не сможет пролететь над домом, и тем более помахать крыльями - самолёт же не птица какая-нибудь! Но всё же упорно смотрел в небо - он ждал чуда! Вдруг папин самолёт и в самом деле пролетит над ним и мамой, и помашет крыльями.
Он и мама стояли рядом, держались за руки, смотрели в небо и ждали, ждали долго, очень долго, но самолёт так и не появился...
* * *
Потом были похороны. Мама на похоронах плакала, а Андрей, не понимая, почему мама плачет, всё пытался её успокоить. Он никак не мог поверить, что папы больше нет, и не будет рядом с ними, что они больше никогда не услышат его заразительный смех, и что они никогда больше не пойдут втроём - он и мама с папой, рыбачить на Катунь. Он не мог поверить, что они не будут, никогда больше не будут сидеть у костра и хлебать деревянными, разрисованными цветными узорами, ложками, пахнущую дымком, горячую уху из хариузов...