— Еще смеют нам ставить условия?!
Он схватил стоявший у стены винчестер, стволом отворил форточку и, мгновенно прицелившись, выстрелил в Булата.
…Рули, наблюдавший за происходящим, спокойно оценил выстрел Струкова:
— Из этого стрелка вышел бы хороший артист цирка. Высокий гонорар ему обеспечен. — Не подозревал Рули, что его слова окажутся пророческими.
Елена Дмитриевна не слушала, что говорили мужчины. Она с любопытством смотрела на труп Булата. На ее щеках выступил яркий румянец.
— Кажется, большевики не поняли значения первого выстрела, — сказал вскоре Рули. — Надо их поторопить. Мне надоело ждать. Стайн, не пора ли дать сигнал?
Сэм взял со стола пистолет и, открыв форточку, трижды выстрелил и махнул зеленым платком. Рули заметил:
— Зеленый цвет — цвет долларов. Он приносит успех.
И сразу же из всех домов, где засели колчаковцы и коммерсанты, загремели выстрелы. Под ударами стволов отлетели нашлепки со стены дома Бесекерского. Здесь колчаковцами командовал Перепечко, успевший, как и другие, напиться. Посылая по окнам ревкома пулю за пулей, он кричал:
— Пли! Огонь! Бей! Жги! Спасай Россию! Смерть большевикам!
Он горстями хватал патроны, торопливо набивал магазин и моментально их расстреливал. Кулик бил неторопливо и, как ему казалось, попадал. Бесекерский стрелял тоже неторопливо, но без остановки. Его склеротическое лицо стало таким же сосредоточенным, каким оно бывало, когда он переставлял флажки на своей карте.
…Члены ревкома видели, что Мандриков колеблется между какими-то двумя решениями. Наконец он сказал:
— Мы, по существу, в безвыходном положении.
И, как бы подтверждая его слова, прогремел залп, посыпались осколки стекла. Пули, зло посвистывая, впивались в стены. Коротко вскрикнув, комиссар радиостанции прислонился к стене. Из его рта хлынула кровь, и, прежде чем Фесенко подбежал к нему, Титов опустился на пол мертвым.
Застонал Клещин. Его левая рука беспомощно повисла. Согнулся Семен Гринчук, смуглое лицо стало серым и мокрым от пота.
— Все в комнату! — крикнул Мандриков. Он и Бучек подхватили Гринчука и помогли ему дойти до дивана и лечь. Срикошетившая пуля попала Семену в правый бок. Нина Георгиевна перевязывала ему рану. Михаил Сергеевич спросил:
— Как ты думаешь, Семен, сможем ли мы пробиться к шахтерам? Только ты не говори, а покажи глазами.
— Нет. — Гринчук закрыл глаза и больше не открыл.
— Семен… — тронул Мандриков его руку и почувствовал, как она холодеет.
— Что нам, товарищи, делать? Открывать ответную стрельбу или же сдаваться?
— Твое мнение? — спросил его Бучек.
— Ответная стрельба приведет только к лишним жертвам. Врагов больше, и к тому же мы окружены.
— Нет, нет! — снова закричал Фесенко. Его била нервная дрожь. У Игната начиналась истерика. Нина Георгиевна шлепнула его по щеке один раз, другой, и это подействовало успокаивающе.
— Согласен с тобой, Михаил Сергеевич, — сказал Бучек.
Согласились и остальные. Мандриков раздумывал:
— Кто же пойдет к ним, чтобы узнать об условиях сдачи?
— Я, — звонко и торопливо, предупредив всех, сказала Нина Георгиевна. — Позвольте мне, я прошу!
…Струков был уже основательно пьян, когда к нему ввели Нину Георгиевну. Он уставился на нее покрасневшими глазами и захохотал:
— Пар-р-р-р-лам-ментер! — с трудом выговорил он. — С белым флагом красная б…!
Она побежала к двери, но Лоскутов подставил ей ногу, и Нина Георгиевна упала. С нее свалилась шапка. Чьи-то сильные пальцы вцепились в волосы, и под смех, улюлюканье колчаковцев Струков с Лоскутовым поволокли ее в соседнюю комнату, не обращая внимания на ее крики и отчаянное сопротивление. Потом в комнату входили по очереди все…
…К Нине Георгиевне вернулось сознание. Она открыла глаза и увидела над собой низкий потолок. Потом перевела взгляд, и он, скользнув по стене, остановился на Струкове. Колчаковец стоял в двери, держась за косяк, и, кривя губы, смотрел на нее. Нина Георгиевна попыталась закрыться обрывками платья, но это ей не удалось. Упершись руками в затоптанный и заплеванный пол, она села и поправила растрепанные волосы.
По лицу Струкова прошла судорога. Он понял, что Нина Георгиевна после самого тяжелого для женщины унижения по-прежнему оставалась выше него. Он шагнул к Нине Георгиевне и хотел пнуть ее, но почувствовал, что не сможет этого сделать.
Нина Георгиевна, не обращая на него внимания, поднялась на ноги, надела шубку и поискала глазами шапку.