— И когда нахлещутся, ироды? Будут в могиле лежать и то водки — потребуют.
Она ушла. Крики поутихли. Бирич спросил себя: ну что мне здесь надо?
Он снова осмотрелся, расстегнул шубу. Вернулась Катька и достала из-под кровати пузатую, с длинным горлышком бутылку.
— Ямайский ром. Налить?
— Нет, не надо. Много у тебя гуляк?
— Как колчаковцев упекли в каталажку, так шахтер и повалил. День и ночь, — Катька вздохнула. — Поспать некогда.
— Гуляет пролетариат, — усмехнулся Бирич. — Хозяева. Эх-ха!
— Скоро выдохнутся, — пообещала Катька. — В карманах-то негусто.
— Ты вот что, — Бирич подумал и решился. — Ты не скупись. Побольше в долг отпускай. Пусть гуляют.
— Шиш я с них потом получу. — Заплывшие глазки Катьки стали злыми. — Кто платить будет?
— Я заплачу, — успокоил Бирич.
— Что так? — Катьку удивила щедрость Бирича. — И не жалко?
— Пусть погуляют, — Бирич поднялся. — Ты об этом молчок. Да и заправку не жалей в водку.
— Знаю уж, — отмахнулась Катька и робко спросила: — Не посидишь еще?
Ее голос дрогнул. Павел Георгиевич понял и покачал головой.
— Нет, Катерина. Стары мы с тобой уже.
— Мной еще не брезгуют. — Катька цинично оглядела себя.
Бирич сделал вид, что не расслышал, и застегнул шубу.
— И еще просьбица. Пойди утречком к Маклярену и… — Бирич говорил долго и убедительно. Наконец он распрощался.
— Как живешь, — Катька проводила Бирича.
Проходя через зал, Павел Георгиевич слышал обрывки разговоров:
— Копи теперь наши.
— Всех колчаковцев в петлю. Сегодня засудим.
— Эх, и жизнь наша пошла. Пей, гуляй, а ежели хочешь, то и морду набьешь кому хошь.
В углу кто-то под гармошку плаксиво пел:
— Всех вас в яму надо, — Бирич с силой захлопнул за собой дверь.
Фондерат вновь перечитал радиограмму. Плоские, похожие на оловянные пуговицы глаза полковника скользили по строчкам, но поверить им Фондерат не мог. Ему было страшно. Большевики захватили власть в Ново-Мариинске. И какие большевики — Мандриков и Берзин. Те самые, которых Усташкин и он пытались поймать во Владивостоке. Это казалось насмешкой. Как же им удалось добраться туда? Может быть, на пароходе плыли вместе с Громовым и Усташкиным-Струковым? С такой новостью было нелегко справиться. Вызывало тревогу воззвание Анадырского ревкома к жителям уезда и к радиотелеграфистам, подписанное Мандриковым, Берзиным и каким-то Куркутским. Там же Усташкин, там Громов… Неужели они ничего гае могли сделать? Откуда в Анадырском уезде большевики? Наивный вопрос. Теперь они всюду. Фондерат покосился на окно, за которым лежал зимний Владивосток. Их много и здесь. Однако хозяева в нем, слава богу, не они.
Мысли вновь вернулись к Ново-Мариинску, к Усташкину. И Фондерат мысленно обрушился на него: «Болван, бездарь. Наверное, пьянствовал, возился со своей красавицей и все прохлопал».
Фондерат ненавидел Усташкина и подумывал, как его наказать, но Усташкин далеко и, возможно, его уже нет в живых. Крайне неприятно. Сестра останется вдовой, и, конечно, ему придется о ней и ее детях заботиться.
Дела его и без того плохи. Генерал Розанов им недоволен. До сих пор не арестован подпольный комитет большевиков во Владивостоке, которым руководит все тот же неуловимый товарищ Роман. Город наводнен большевистскими прокламациями.
Фондерат отвлекся от радиограммы. Он думал о том, как долго продержится Колчак. Фондерату было хорошо известно, что армия Колчака очень неустойчива. Она давно бы рухнула, но союзники надежно подпирают ее штыками и снабжением. Сегодня прибыл новый транспорт из Америки. На его борту тысячи солдат — пополнение экспедиционным войскам Грэвса.
Разве эта тысяча изменит положение, если в селе Казанке восстал колчаковский гарнизон и убил двадцать офицеров. Четыреста солдат присоединились к, партизанам Сучанского района и вошли в новый, только что организованный Первый Дальневосточный советский полк. И в Охотске восстал гарнизон. И в Ново-Мариинске. Усташкин должен обвести большевиков. У него в запасе на подобный случай убедительные документы.
А вот сможет ли оправдаться он, Фондерат, перед Колдуэллом? Начальник контрразведки ждал звонка от американского консула. Раз сообщение о восстании в Ново-Мариинске лежит у Фондерата, значит, такое же есть и у консула, если он еще раньше не получил его через американские радиостанции.
Значит, Фондерату предстоит объяснение у консула, и не из приятных. Может быть, следует немедленно сообщить о перевороте в Ново-Мариинске генералу Розанову? Фондерат заколебался. Розанов спросит, что он думает предпринять, а что он может сказать, если не знает намерений американцев.