Она пошла по рукам. Бирич и его гости хвалили Перепечко, шутили. Когда бумага оказалась в руках Бирича, о ней уже забыли, и Павел Георгиевич убрал ее на всякий случай. Сейчас Бирич гордился своей дальновидностью.
— Я не Хочу, чтобы этот документ попал в руки ревкома. Вы мне нравитесь, и я позднее помогу стать вам на ноги, но сейчас вы должны оказать нам кое-какие услуги. — Увидев, что Рыбин испугался, он успокоил: — Так, мелочь, никакой опасности.
— Что-то?
— Прежде всего вы должны, — Бирич сделал ударение на последнем слове, — сказать ревкому, что продовольствия в складе значительно больше, ну, скажем, вдвое.
— Как же так я… — Голос у Рыбина сорвался.
— Можно, можно, — успокоил его Бирич. — Вы же не все ящики будете вскрывать. Посчитайте пустые и завалите их полными. Вам в этом поможет господин Назаров, ну и, естественно, Еремеев.
— Назаров? — Рыбин не поверил Биричу.
Назаров был пожилой, тихий и малоприметный человек, обремененный большой семьей. Он возил уголь с копей, рыбачил и не гнушался любой случайной работой. Ни Мацдриков, ни другие ревкомовцы не знали, что Назаров давно ходит в должниках Бирича и, получая время от времени подачки, готов для коммерсанта на все.
— Да, Назаров свой человек, — кивнул Бирич. — Так что вы имейте это в виду. Ну-с, а затем при определении нормы выдачи товаров увеличьте ее размеры. Примерно так. — Бирич подвинул к Рыбину листок, лежавший на столе. — Прочтите и запомните.
Рыбин послушно запоминал.
— Повторите на память, сколько и что нужно включить в норму.
Рыбин послушно произнес заученные цифры и названия товаров.
— У вас блестящая память, Василий Николаевич. Включите в список на получение продуктов со склада побольше людей.
— Но продуктов может не хватить до весны, и тогда…
— Будет голод, — докончил за него Бирич. — Но вам не стоит из-за этого волноваться, Василий Николаевич. Я всегда вам помогу, и вашей семье не придется бедствовать! — Бирич поднялся с кресла и взглянул на часы. — Поздненько мы с вами засиделись. Вот уже и полночь. Пора И на боковую. День-то трудный был.
Рыбин тяжело встал со стула. Он был словно в каком-то дурмане, и моментами ему казалось, что все происходящее — дурной сон или бред. Бирич у дверей наигранно спохватился:
— Ох, чуть не запамятовал. Тут я вашим ребятишкам кое-какие гостинцы приготовил. Прошу. — Он указал на довольно объемистый тюк у двери.
— Нет, нет, — отказывался Рыбин, но Бирич, не слушая, подал ему тюк.
— Прошу.
Тюк был тяжелый. Больше пуда, — машинально определил Рыбин.
— Да, и последняя просьбица, — открывая дверь, сказал Бирич. — Через денек-второй навестите меня, если что будет интересное. А понадобитесь, я вас через Еремеева позову. Ну, спокойной ночи.
Рыбин оказался в темноте. Взвалив на плечи тюк, он побрел, пошатываясь под ударами пурги. Груз прижимал его к земле.
…После расстрела колчаковцев члены ревкома пришли в правление уезда. Новомариинцы разошлись по домам, и даже в коридоре, где дни и ночи после переворота толпились люди, стояла непривычная тишина. Был там один Еремеев.
— Вот сегодня мы завершили переворот, — сказал Мандриков.
— Только здесь, в Ново-Мариинске, а весь уезд по-прежнему под властью колчаковцев — возразил Берзин. — Нам надо ехать в стойбища и поселки.
— Да, ты прав, — согласился Мандриков, и, может быть, только в этот момент он со всей ясностью понял, какое большое дело по воле партии они начали здесь, в далеком северном крае, и что еще большее им предстоит сделать. Хватит ли у них сил и выдержки? Должно хватить. Люди этого края ждут, как сегодня сказал Отты, новой жизни. Мандриков забыл об усталости.
— Весть о том, что в Ново-Мариинске наступила турваургин — новая жизнь, в тундру повезут охотники, каюры, а мы пойдем следом. Предлагаю на глазах населения сжечь все дела мирового судьи, ликвидировать все долги населения коммерсантам. Это будет началом.
— Вернуть беднякам незаконно взятые с них налоги, взятки, — внес свое предложение Куркутский, — и объяснить, что такова воля Ленина.
Волтер, услышав имя Ленина, улыбнулся:
— О! Ленин…
— Да, да, о Ленине надо рассказать всему люду, — загорелся Берзин. — Надо, чтобы все люди Севера знали правду об Октябрьской революции.
— Разрешите мне слово.
— В чем дело. Антон? — спросил Мандриков.
— В поселке пьянствуют шахтеры. Кабак Толстой Катьки не закрывается до утра. Привоз угля с копей прекратился.