— Волтеру надо помочь. Я думаю, что Куркутский будет для него лучшим учителем. Да вот и он.
В кабинет входили Куркутский и Оттыргин. Михаил Сергеевич сказал Куркутскому:
— Ревком поручает тебе, Михаил Петрович, научить товарища Волтера говорить по-русски, ну и писать чуть-чуть. Три месяца хватит?
— Три месяца? — переспросил Куркутский, и его узкие глаза брызнули весельем, но он видел, как серьезно смотрели на него товарищи, и кивнул. — Хорошо. За три месяца научу говорить и писать чуть-чуть.
— О май фрэнд, сэнкю вэри мач.
— Скажи по-русски: о мой друг, я очень благодарен. Ну, повторяй за мной. О мой друг…
— О-о май друг… — начал Волтер с таким прилежанием, что все вновь засмеялись. Куркутский укоризненно покачал головой:
— Смеяться на уроке нельзя. На первый раз ставлю кол.
— Что есть коол? — спросил Аренс.
— Уроки переносятся в школу, — объявил Мандриков.
В кабинет вошли Гринчук, Клещин и Тренев.
— Начнем, товарищи, просмотр судебных дел. Работы тут много, — Михаил Сергеевич указал на бумаги и папки, перенесенные из кабинета Суздалева. Взял верхнюю и, подождав, пока усядутся товарищи, раскрыл ее.
— Дело берегового чукчи-охотника Туккая о неуплате налога и взыскании с него пени и штрафа…
— Аннулировать! — сказал Гринчук. — А все, что получено с Туккая, вернуть ему!
— Правильно, — поддержали остальные.
— Туккай болен, — напомнил Берзин.
— Его семья бедствует, — сообщил Куркутский.
— Сегодня же вернуть все семье Туккая, — сказал Берзин. — И помочь ей продуктами.
— Принято. — Мандриков взял очередное дело. — Взыскание с рабочего-угольщика Кузьмина долга в размере шести долларов. Дело еще не рассмотрено, Что будем делать?
— Аннулировать! — решили ревкомовцы.
Это слово все чаще и чаще слышалось в комнате. Быстро росла на правом конце стола стопа просмотренных дел. Работу ревкома прервали возбужденные голоса. В коридоре раздался топот, шум, кто-то заспорил с Еремеевым.
— Что там такое? — Мандриков держал в руках очередное дело.
Ревкомовцы повскакали с мест. Руки скользнули в карманы за оружием. Берзин строительно направился к двери, но она рывком распахнулась, и на пороге выросла пышная копна меха. На красном возбужденном лице Толстой Катьки зло и торжествующе горели глазки. Кабатчица тяжело дышала. Ее могучая грудь ходила, как кузнечные меха. Пронзительный крик оглушил ревкомовцев:
— Что же такое творится? Где справедливость?
За спиной Толстой Катьки люди одобрительно зашумели.
— Что случилось? — строго спросил Мандриков.
— Да он еще спрашивает? — завопила, размахивая руками, Толстая Катька.
— Говорите тихо! — грозно потребовал Мандриков.
Кабатчица моментально сбавила тон и стала торопливо объяснять, боясь, как бы ее не перебили. — Пошла я это к Маклярену кой-что купить, а он по-прежнему за доллар десять наших рублей дерет. Я ему говорю, американскому живодеру, что наша народная власть решила. — При последних словах кабатчицы некоторые ревкомовцы не могли удержаться от улыбки, но это не смутило Толстую Катьку, и она с еще большим пафосом продолжала: — Он мне вот что ответил…
Маклярен брил с полок товары, которые называла Толстая Катька, и складывал на прилавок. Гора чаю, сахару и консервов росла. Толстая Катька прикинула на глаз, что нести будет тяжеловато, и остановила Маклярена, который по ее же просьбе из глубины склада принес большую банку сала.
— Это я потом возьму, — сказала Толстая Катька. — Ну, подсчитай, сколько я тебе должна заплатить.
Маклярен пододвинул к себе счеты и, поглядывая на товары, быстро защелкал костяшками. Работал он, не выпуская из зубов трубки. Толстая Катька с нетерпением ждала, когда он объявит, сколько ей надо платить. Глазки ее блестели от волнения. Сейчас она преподнесет этому молчаливому черту сюрпризец. Маклярен, не вынимая трубки, выдохнул облачко дыма и произнес:
— Шестнадцать долларов и пятьдесят три цента.
— Добавь пачку соли и спичек, чтобы ровно семнадцать было, — попросила Толстая Катька. Маклярен выполнил ее просьбу. Толстая Катька задрала подол кухлянки и долго доставала из длинной штанины кошелек. Маклярен с невозмутимым видом укладывал покупки в большую картонку.
— У меня долларов нет, — сказала Толстая Катька, достав наконец потертый кошелек. — Есть русские деньги. Можно ими?
Маклярен кивнул. Толстая Катька долго мусолила в руках цветные бумажки и выложила несколько на прилавок. Американец пересчитал их и сказал:
— Здесь мало, одна десятая того, что надо.