Только когда эти слова уже были произнесены, она поняла, что они значат. Но молчание грека доказало ей, что она права. Рамон Стерн решился на такое, на что не имеет права никто, как бы сильна ни была его любовь. Горячее нетерпение охватило ее. Какой смысл стоять здесь и выяснять отношения с Гоунандросом! Стоит ли терять драгоценное время?
– Мне совсем не хочется просить вас, Гоунандрос, – сказала она. – Но дайте мне лодку и людей, которые доставят меня на корабль моего мужа.
– Вы можете взять мою собственную шлюпку, – ответил Петрос. – Она быстрая, а я думаю, это самое важное для вас. – Он повернулся к Мора: – Сколько тебе понадобится времени, чтобы оснастить «Перетту»?
Капитан Мора отступил и, словно защищаясь, поднял здоровую руку:
– Француженка? Нет, Петрос, дьявол тебя побери, нет! Не болтай чепухи. – Он замолчал, пытаясь привести в порядок мысли. – Ты лечишь моих людей, а сам прячешь в своем доме христианку? Это и есть твоя проклятая религия? И это вы называете милосердием! Любить и друзей, и врагов! Но не требуй этого от меня!
– Перевезти кого-то на корабль – какое это имеет отношение к дружбе или вражде? – возразил Гоунандрос. – Или я сам должен доставить их туда?
– Ты не можешь этого от меня требовать, Петрос. Если я и доплыву до этого чертова француза, то только для того, чтобы сделать с ним то, что он сделал с моим «Карфагеном».
Его откровенная враждебность казалась Каролине более достойной доверия, чем невозмутимое спокойствие Гоунандроса. Следуя вечному женскому стремлению смягчать удары, наносимые мужчинами друг другу, она повернулась к капитану:
– Я компенсирую вам потерю вашего судна, капитан Мора.
Мора взглянул на нее сузившимися от бешенства глазами.
– Я не торговец, – гордо бросил он. – Я пират. У моего ремесла свои законы. Компенсация за потопленное судно может быть только одна – потопленный враг. Однако не будем об этом, это мужские дела. Через час лодка для вас будет готова. Я сам отвезу вас.
– Спасибо, капитан.
– Я велю позвать вас, когда все закончу. Одевайтесь потеплее. Мы пойдем быстро, а ветер сегодня свежий.
Гоунандрос взял фонарь, стоящий на парапете мола. Каролина с улыбкой повернулась к Симону.
– Через час мы поплывем! – радостно воскликнула она.
Симон ничего не ответил, только бережно обнял ее за плечи.
15
Они сидели в сумрачной зале, где тяжелый свод покоился на высоких столбах. Быстро и незаметно, что было так не похоже на него, Симон проглотил все поданные Мирто кушанья, запил их двумя стаканами анисовой водки и исчез с багажом Каролины, чтобы помочь капитану Мора в приготовлениях.
Скрестив ноги, Каролина сидела на кожаной подушке перед камином. Огонь всегда имел над ней какую-то магическую власть. Еще ребенком она могла часами сидеть так, забыв обо всем, следить за игрой пламени, забыв обо всем, следить за игрой пламени, чье таинственное потрескивание было ей ближе, чем людские голоса, и чью неистовую горячую силу Каролина ощущала внутри себя, словно не женщина родила ее, а эта огненная стихия.
Она взяла каминные щипцы и поворошила красные угли. От одной головешки отскочил кусок, полыхнул вдруг голубыми огоньками, весело поскакавшими по другим углям, и погас. Как в любви, думала она: всполох, опаляющее дыхание огня, а потом снова темнота, зола и холод. Поэтому так нетерпеливо люди ищут забвения в любви, как в сладком сне, – а потом просыпаются и встречаются лицом к лицу с реальностью жизни.
Стерн. Разве между ними было по-иному? Они позволили друг другу найти убежище в этой любви, согреться в пламени страсти. Они были друг для друга источником в пустыне. Даже то, как она сегодня об этом вспоминала, доказывало ей, что все прошло, осталось позади, как бесконечные пески и жажда. То, что связывало ее с герцогом, она никогда не могла так хладнокровно вспоминать и так трезво оценивать. И теперь не могла. Это было нечто более высокое и сильное. Сильнее ее. Она могла убегать от него, могла желать другого мужчину; узы, которые она считала разорванными, становились только крепче.
Гоунандрос отложил в сторону книгу, которую читал. Потом подвинул к себе медную пепельницу и выбил о ее край свою трубку. Он может быть доволен: случилось все, как он хотел. Хорошо, что француженка возвращается в свой мир. Диагноз, который он с самого начала поставил пагубной любви Стерна, только подтвердился. Лучше всего будет, если они уже больше не встретятся.
Петрос положил трубку на стол. Если бы он мог знать, где сейчас Стерн и что с ним. Он был в городе уже больше восьми часов. Только чтобы отвлечься от тяжелых раздумий, врач спросил Каролину:
– Может быть, вы хотите оставить Стерну какое-нибудь сообщение?
Каролина мгновение пристально смотрела в его глаза, затем снова уставилась на огонь.
– Вы знаете Рамона. Знаете, какой он гордый. Расскажите ему сами обо всем, что произошло. Каждое мое слово способно только ранить его. Позже он сам поймет, что было между нами.
Гоунандрос был тронут. Он внезапно почувствовал желание поговорить с ней по душам, узнать ее получше, но с улицы уже звучал голос Мора.
– «Перетта» готова, – громко объявил капитан, входя в дверь.
Он подошел к столу, схватил бутылку, приложился к ней, отпив солидный глоток. Потом провел рукой по губам. – Все-таки тебе удалось втянуть меня в свои благородные дела, Петрос. Вы, греки, и черта научите молитвам.
Каролина поднялась со своего места у камина.
– Не слушайте его, – сказал Гоунандрос. – Я гарантирую вам, что он благополучно доставит вас до корабля.
Мора громко захохотал:
– Это был бы первый христианско-мусульманский союз. Если он войдет в моду, тогда скоро придется забыть о стрельбе. – Он повернулся к Каролине: – Пойдемте, мадам!
Каролина взяла плащ, набросила его на плечи и посмотрела туда, где только что сидел Гоунандрос. Она хотела попрощаться с хозяином дома, поблагодарить за помощь – но тот незаметно вышел из комнаты. Они пересекли залу, спустились по винтовой лестнице и вышли через железную дверь наружу. Друг за другом спустились на мол. Шлюпка с непривычно высокой мачтой тихо колыхалась на волнах. Парус еще не был поднят. Симон протянул Каролине руку.
Мора прыгнул на борт и указал на скамью у поручня:
– Садитесь здесь! – Бросив взгляд на Симона, он продолжил: – И пожалуйста, объясните своему спутнику, что здесь приказываю я. И пусть он меня не злит.
На дамбе появился Гоунандрос. Он отвязал трос от кнехта и бросил его в шлюпку. Петрос двигался нетерпеливо, порывисто. Длинным шестом он оттолкнул лодку от берега. Та мягко двинулась вперед. Уже через несколько метров морской туман поглотил шлюпку.
Склоняясь под ветром, «Перетта» шла вперед. Ее нос разрезал волны, при каждом накате содрогаясь от кливера до руля. Волны захлестывали корму. Каролина сидела на скамье, опустив руку в воду. Ветер овевал ее лицо, еще разгоряченное от близости к огню камина. Ветер играл ее волосами, выдувал из головы все мысли, освобождал ее от стеснения и беспокойства, с которыми она взошла на борт лодки. Она чувствовала, что спасена. Тяжкая ноша, принесшая ей и счастье, и несчастье, свалилась с нее, как листва с осеннего дерева. Как будто она не взяла с собой ни одного воспоминания о той долгой и страшной дороге, что осталась позади. Вдруг огромная волна подняла лодку и снова бросила ее вниз, так что шлюпка ударилась о воду, и брызги дождем полетели на сидящих. С криком Каролина вцепилась в Симона и тут же сама засмеялась над своим испугом. Она увидела его глаза прямо перед собой. Как проста стала жизнь с тех пор, как он рядом с ней.
– Плавание из Лиссабона сюда было таким же бурным? – спросила она.
Его густой бас исходил как будто из самой глубины его большого сильного тела:
– Я сел на корабль уже позже, в Марселе.
– Но ты ведь сказал, что был в Лиссабоне.
– Мне пришлось вернуться назад, в Розамбу.
Каролина так давно привыкла к его неспешному бретонскому говору, что не заметила, как медлит он с ответом.