Каролина и Филипп никогда и никому не рассказывали об увиденном. Это было их общей тайной. Снова и снова притягивало их туда. Уже взрослыми они не раз возвращались к этому месту, проклятому людьми и удивлявшему их своей райской, первозданной свежестью и красотой. Птицы пели здесь звонче; шпорник цвел три раза в год, а воздух полнился сладким ароматом ежевики.
Каролина не воспользовалась прямой дорогой – через луг и холмы – к мельнице Жирадо. Она поскакала дальше лесом, пока не заметила, что стук копыт сзади умолк. Придержав лошадь, Каролина прислушалась. Во внезапно наступившем гробовом молчании природы было что-то ужасное. Испугавшись, она едва не позвала его по имени. Но удержалась: вдруг он совсем рядом, притаился за деревьями и ждет лишь ее испуганного крика. Ну нет! Пусть он сначала позовет ее, пусть испугается!
В тени кленовой аллеи, ведущей к задней стороне мельницы, она проскакала к полуразрушенному строению. Черная туча на западе росла на глазах. Ее пронзали зарницы. Внезапный порыв ветра согнул деревья. Сорванные им листья закружились в воздухе и пурпурным ковром упали на землю. Вдалеке в деревне пробили часы.
Она проехала мимо дома мельника. Старый мельничный жернов все еще лежал у двери. Рядом стояла скамья, позеленевшая от плесени и поросшая мхом. Каролина обернулась назад, вглядываясь в опушку леса. Все было тихо. Ни один лист не пошевелился. Ветер снова стих. Совсем рядом с ней пролетела ласточка, почти касаясь крыльями гранитных плит платформы ветряной мельницы. Каролина поднялась на площадку. В годы своего отрочества, когда она хотела остаться наедине со своей тревогой, эта площадка была ее любимым местом. Она лежала на камнях, обратив лицо к небу. Здесь она мечтала о любви, которая должна быть такой же великой и необузданной, как сама природа, внезапной, как молния, и чистой, как лунный свет. Никогда она не мечтала, как другие девушки, о добром муже, о розовощеких детях, о маленьких домашних радостях. Она тосковала о шторме, о мятеже. Стук падающего камня вывел ее из задумчивости. На краю площадки возникла чья-то фигура. Каролина крепче схватилась за повод. Ведя в поводу рыжего коня, герцог подходил к ней.
Проходили секунды, но никто из них не двигался, не произносил ни слова. Сколько раз в мучительные месяцы разлуки оба представляли себе эту встречу! Они думали, что подготовлены к ней. Но теперь чувствовали себя захваченными врасплох, беззащитными. Слишком болезненным, слишком внезапным оказался этот миг.
Счастье, испытываемое ими, оказалось чрезмерным. Не было слов, способных описать его. Это была сила, заставляющая две звезды прокладывать в небе бесконечные пути, чтобы однажды при встрече слиться в единое светило.
Герцог стоял неподвижно. Как будто не он еще минуту назад скакал бешеным галопом. Раньше эта способность сохранять в любой ситуации полное спокойствие раздражала Каролину. Теперь она любила его за это. Его внешнее спокойствие было защитной стеной, которой он ограждал свою любовь. Внезапный страх пронизал ее: а вдруг этот бастион стал недоступным и для нее?
Вдруг его любовь – это прошлое, давно минувшее, которое никогда уже не вернешь? Она ждала хоть какого-то знака от него. Поводья жгли ей руки, она не в состоянии была удержать их. Герцог продолжал молча стоять перед ней. Потом подошел и потрепал ее лошадь по холке.
– Она очень похожа на Луну, – тихо сказал он. – И темперамент почти такой же.
Каролина вслушивалась в его голос. Он казался ей сладостнее всякой музыки. Он стоял перед ней, но она боялась коснуться его, все еще не веря, что это ее муж из плоти и крови. Она не решалась поверить в то, что больше он не исчезнет, не растает как мираж. И постепенно ее охватывало радостное чувство. Это было чувство избавления, как бывает, когда вырываешься из ночного кошмара, из смертельного ужаса. Рука герцога скользнула по шее кобылы.
– Ты купила ее в конюшне Дижона. Мой конь с того же конного завода. Я был там двумя днями позже.
– Вот почему ты нашел меня так быстро! – догадалась она. – Твой жеребец чувствовал, где она. – Их взгляды встретились.
В самой глубине его непостижимых глаз таилась улыбка. Им хотелось столько сказать друг другу, а с губ слетали ничего не значащие слова.
– Симон сказал, что я найду тебя или у мельницы, или в зарослях ежевики. Иногда я даже завидую ему, что он знает о тебе больше, чем я.
– В ежевике найти меня было бы труднее.
– Нет таких кустов, где можно было бы не заметить твоего красного костюма.
– Я купила его в Лионе.
– Я слышал об этом. Кажется, ты скупила пол-Лиона.
– Мне казалось восхитительным так тратить деньги.
– Леблан разделит твою радость. Он никогда не бывает таким счастливым, как в те моменты, когда его письменный стол завален счетами.
Каролина любила его. Она боготворила его. Каждое его слово, жест, взгляд говорили ей: я люблю тебя! Они не нуждались в страстных признаниях. Они могли пользоваться самыми простыми, обыденными словами. Чем меньше смысла было в том, что они произносили, тем больше подтекста несли эти слова.
– Поскачем дальше? – спросил он.
Она подняла глаза к небу. Оно еще больше потемнело.
– Давай пойдем к зарослям ежевики, – сказала она, – я так соскучилась по этому месту.
Он протянул ей руку, помог сойти с лошади. Растроганно он смотрел на эту загорелую руку. Сколько часов провела Каролина под палящим солнцем в колючем песке пустыни? Сколько дней сжимала эта тонкая рука поводья? Однако он не хотел, чтобы мысли о том темном и страшном, что происходило в эти месяцы, поглотили его. Они не должны оборачиваться, смотреть назад – по крайней мере сейчас. Им надо найти прибежище в самых простых вещах, простых словах. Они нуждаются в этом мостике, чтобы добраться до берега будущего, которое начинается именно в этот час.
– В Лионе не нашлось перчаток? – спросил он.
– Разве ты забыл, что я покупаю перчатки только у мадам Ольшевской? Леблан может не беспокоиться. В его конторе скоро будет целая гора счетов. Я не забыла: ты обещал сделать меня самой элегантной женщиной Парижа.
– Самой элегантной женщиной Франции, – уточнил Жиль.
Темная тень упала на них. Казалось, огромная птица пролетела над ними, закрыв их размахом крыльев. Темные облака опустились ниже, скрыв часть темно-красного солнечного диска.
– Ты забыла про ежевику? – спросил он.
– Пойдем! – Каролина потянула его за собой.
Они пересекли просторный двор мельницы, пробежали заросшим садом. Каролина снова была очарована этими зарослями. Нигде природа не расцветает так пышно, как в местах, где она вновь становится полноправной хозяйкой после долгого владычества человека. Ревень превратился в мощные кусты; чертополох с розовыми бутонами и серебристыми стеблями доходил Каролине до плеча. Одинокий розовый куст с темно-красными цветами стал вышиной с дерево.
Они покинули сад и по еле заметной тропинке направились к лесу. Каролина отпустила его руку и побежала. Она хотела быть там первой, хотела принести ему темные спелые ягоды, напоенные теплом и ароматом летнего солнца. Ягоды скрывались между листьями, черные и будто стеклянные. Каролина дрожащими руками принялась жадно срывать их. С другой стороны кустарника появился Жиль, но она не окликнула его. Каролина знала, что он ее видит. Когда он опустился рядом с ней на поросшую мхом землю, она протянула ему полную горсть ягод. Жиль наклонился над ее ладонью.
«Как же я люблю его!» – подумала Каролина, положив руки ему на плечи.
Он мягко привлек ее к себе. Он ощущал, как ее волосы струятся у него между пальцами, он смотрел в ее бездонные глаза, он оживал от ее любви. Он всегда любил ее, но только когда потерял, осознал, как глубока была его любовь. С того самого часа его жизнь остановилась; и он знал, что если еще раз потеряет ее, это будет его конец.
Жиль нежно убрал волосы с ее лба:
– Я больше никогда не оставлю тебя одну.
– Жиль, Жиль, любимый!– Каролина шептала это почти беззвучно.
Все прошлое пропало, растворилось навсегда. Она покрыла быстрыми поцелуями его руку.