«Церковь оседает, – значилось в нем среди прочего, – трещины появились вновь. Их тщательно замазали, и никому, кроме меня и рабочих, об этом покуда не известно. Сиюминутной угрозы нет, но насколько тяжкими будут последствия, покажет время. Я молю Бога ниспослать нам спасительное землетрясение, на которое списались бы все огрехи и несчастья. Проклятая почва! Во Флоренции она совсем другая. Мы понапрасну вырубили лес. Мы увязли в этой глине».
И под конец: «Лилль бы своды не обрушились, когда Папа Римский будет освящать церковь. Преданный Вам…»
Понятно, почему десятник искал кого-нибудь для передачи письма. Оно – вроде нижайшей просьбы: «Арестуйте меня, пожалуйста!»
Еще недавно, стоя на кафедре, падре сомневался в собственных силах и возможностях. Глаза молчаливой паствы, казалось, осуждали его, и он готов был принять безмолвное обвинение. Теперь – иное дело. Вместе с письмом он получил власть.
Приходской священник положил конверт в потайной карман внутри сутаны и твердым шагом поднялся по ступеням к двери мастерской маэстро Росселино.
– Богохульство и попрание канонов, не правда ли? – сказал священник архитектору, внимательно разглядывавшему картину.
Сам падре с любопытством озирался по сторонам, словно очутился в какой-то ином мире. Шелковые драпировки, скульптуры, эскизы, карандашные чертежи.
– Я думаю не так, – ответил Росселино, поправляя бархатный берет, – я думаю, что Его Святейшество высоко оценит работу и найдет для нее место в церкви. Можете сообщить об этом художнику.
Священник был смущен. Реакция Росселино оказалась для него неожиданной. Некие силы пожелали, чтобы архитектор первым из властных лиц увидел картину. Он, падре, стал орудием в руках этих сил. Богомерзкое изображение привело маэстро в восторг. Неужели ангел греха берет верх? Кто победит в сражении Господа и сатаны? Кажется, пришла пора поведать всем и каждому, подумал падре, как образ святой Агаты оказался у него. И тут же одернул себя. Положим, он признается, что ангел греха, явившись под видом женщины в одеянии с красной оторочкой, велел ему отнести картину к маэстро Росселино. А ему скажут: смелое признание! Приходской священник, слепо исполняющий приказы антихриста, пастырь, чуть было не окропивший святой водой безбожное воплощение плотских вожделений, станет притчей во языцех. Тому не бывать!
А тут еще, не дай Бог, пастух проболтается. Тогда падре вполне могут заподозрить в связях с дьяволом.
В глубоком раздумье он смотрел на Росселино. Вот человек, который думает, что ухватил судьбу за хвост. Господин Бернардо во исполнение воли Папы Римского превратил Корсиньяно в жемчужину из жемчужин. Пройдут века, а при упоминании Пия Второго как эхо будет слышаться: «Росселино». И наоборот. Завидная перспектива. Да только не знает маэстро, в чьих руках находится его будущее. Письмо-то – вот оно! Скоро, очень скоро Росселино придется выторговывать свою честь и самою жизнь и у него, бедного приходского священника, который в одночасье может превратить славу в позор!
Архитектор подошел с картиной к окну, чтобы получше рассмотреть ее в лучах света. Падре промолвил ему в спину:
– Знайте: вы разглядываете творение дьявола. Не советую показывать его Папе Римскому Ладно уж, открою правду, только обещайте сохранить ее: ко мне явился ангел греха под видом женщины в одеянии с красной оторочкой, настоящий тирренский пурпур, уверяю вас и вручил эту картину. Но меня не проведешь. Господь не тратит драгоценную краску на ангелов, лишь дьявол может быть столь расточителен и легкомыслен.
– Хорошо ли вы себя чувствуете, святой отец? – улыбнулся Росселино. – Не переусердствовали ли с вином на доброй трапезе? Полно чудачить. Картины создаются без ангелов. А это прекрасный алтарный образ, несомненно, флорентийской школы. Мученица действительно мучается, вы только поглядите. Палач и жертва. Сколько жизни в этом полотне!
Росселино отошел на несколько шагов, издали любуясь залитой солнцем картиной.
– На заднем плане глинистые овраги, – пробормотал он, – стало быть, художник работал здесь.
Погрузившись в созерцание, маэстро, казалось, забыл о присутствии священника. Чтобы напомнить о себе, тот несколько раз кашлянул. Росселино никак не отреагировал.
«Ужо будут тебе глинистые овраги, – мстительно подумал падре, – ты еще и ведать не ведаешь, до какой степени жизнь может зависеть от нашей зыбкой почвы!»
Росселино отрешенно прикоснулся подушечками пальцев к грудям святой Агаты, белым, как слоновая кость. Только он это сделал, как соски из розовых стали красными, потом бордовыми.