После третьего удара Сэм перестает вести счет, потому что все его существо сосредотачивается на боли, которую причиняет ему Дин. На боли, которой он сам пожелал. Когда он слышит тихий полузадушенный стон, то находит в себе силы улыбнуться краешком губ. Дина начинает отпускать. Со стоном выходят горечь и боль, словно прорвался гнойник, и яд теперь истекает наружу, давая крови очиститься.
Задница горит огнем. В темноте не видно, но Сэм знает, что кожа отливает малиновым свечением. Дин, в каком бы состоянии он не был, всегда бьет его аккуратно, чтобы ничего не повредить, не рассечь до крови, не покалечить. Потому что это – очищение, а не пытка. Отчаянная мера для отчаянных времен. Но не сегодня, видимо. На последнем ударе Дин срывается на короткий хриплый крик, рука, привычная к точным ударам, дает сбой, и ременная петля попадает слишком низко. Прямо по чувствительному месту между анусом и яйцами. Слишком сильно и слишком больно. Сэм не успевает подавить рефлекторную реакцию и вторит Дину собственным криком. Частокол ресниц больше не может удерживать слезы, и они текут по лицу двумя солеными дорожками. Подушка, в которую он уткнулся, мгновенно промокает.
Дин отбрасывает ремень в сторону и тянется вверх, к его привязанным рукам. Берет ладонь и осторожно пожимает, давая понять: он понял, что накосячил. Сэм сжимает его пальцы в ответ. Дважды. Он в порядке, в сознании. И это тоже их третий тайный язык.
Дин водит руками по его спине: по выступающей гряде позвоночника, по сведенным лопаткам, по холодной коже спускается ниже, к пояснице и потом ведет по бедрам. Настойчивым давлением заставляет Сэма приподняться, встать на колени и широко расставить ноги. Чтобы не упасть, Сэм хватается за перекладину, к которой привязан. Чтобы не было больно позвоночник, он прогибается в спине, сильнее вжимаясь лицом в подушку, а задницу подняв вверх. Унизительная поза, которая так и кричит «Выеби меня». Сэм знает, что именно это Дин и собирается сделать, но сначала…
Дин делает несколько бесшумных шагов, пересекая номер. Мягко щелкает дверца холодильника. Дин возвращается к кровати, и Сэм снова слышит шорох одежды. Раздевшись, Дин забирается в постель и садится на колени между разведенных бедер брата.
Сначала Сэм чувствует его ладони – прохладные и немного шершавые от постоянного соприкосновения с оружием и копания в Импале. От порки кожа стала очень чувствительной, и каждое прикосновение вызывает слишком острую реакцию. Дин гладит его ягодицы, большими пальцами проводя по расщелине между ними, немного их раздвигая. Сэм льнет к его рукам, подается назад, чтобы прижаться теснее. Нежные прикосновения утишают боль и остужают. Когда Дин отнимает одну ладонь, Сэм готов взвыть от разочарования. Его член давно уже стоит – от самого первого прикосновения рук Дина.
Сэм слышит тихий стеклянный стук и потом… Огонь сменяется холодом. Кубик льда, который берет Дин, скользит по заднице, и Сэму кажется, что он слышит шипение, с которым он тает. Ему кажется, что лед обжигает, что на свете нет ничего прекраснее, чем соединение холода и огня, которым Сэм горит после порки. Яйца поджимаются, и пах наливается болезненной тяжестью возбуждения. Сэм не выдерживает и начинает хрипло длинно стонать.
Дин произносит первую фразу:
- Умоляй меня.
Сэм только этого и ждет. Он не просто готов подчиниться. Слова рвутся с его закушенных губ, но он знает, что не должен раскрывать рта без приказа. Иначе – Дин все прекратит. Иначе – оба они свихнуться от несбывшегося.
- Дин… пожалуйста, Дин… пожалуйста… Дин… Дин-Дин-Дин… еще…
Дин берет второй кубик и продолжает водить им по вздыбленной заднице брата. Лед тает, течет по коже холодной влагой, стекает на бедра. Сэм не хочет, чтобы это прекращалось. Время как будто замерло. Весь мир отодвинулся за границы темного номера. Нет больше ни охоты, ни нервных срывов, ни ссор. Нет Амелии и Чистилища. Есть только они двое, и то, что происходит сейчас между ними, это высшая мера близости и доверия. Только друг с другом. Ни с кем больше.
Третьи кубиком Дин проводит между ягодиц и не останавливается, а ведет дальше – по сжавшемуся анусу, по чувствительному местечку ниже, обхватывает яйца ладонью и сжимает их. И от этого Сэм готов кончить. У него ощущение, будто он заряженное оружие, а Дин нажимает спусковой крючок. Медлит… медлит… Сэм сжимает его ладонь бедрами, трется об нее… и замирает, почувствовав, что еще секунда, и он не сможет удержаться.
- Еще, Дин… еще… не останавливайся… я тебя умоляю…
Снова лед. Снова обжигающий холод. Медленные движения вверх и вниз. Для Сэма сейчас не существует ничего, кроме этого. Когда от кубика остается кусочек величиной с фасоль, Дин надавливает в нужном месте и проталкивает его внутрь Сэма. От холода все онемело, но Сэм все равно чувствует, как приоткрывается кольцо сфинктера и принимает то, что Дин захотел дать. Все, что Дин захочет дать. Сэм снова плачет, не в силах сдержать эмоции, которые хлещут из его души, прямо из его сердца.
Еще две или три ледяных фасолины проскальзывают внутрь, и Сэма начинает бить мелкая дрожь. От холода. От возбуждения. От желания пойти уже дальше. Дин словно улавливает его мысли и переставляет миску со льдом на пол. Его большие пальцы снова скользят по расщелине, но сейчас раздвигают ее куда сильнее, делая Сэма полностью открытым. Когда Сэм чувствует, как Дин прикасается там языком, он уже не просто стонет. Он вскрикивает в голос, но тут же прикусывает нижнюю губу. Нельзя кричать. Нельзя привлекать к ним внимание. Крик рвется из его горла, и Сэм сдерживает его чудовищным усилием. Но от стона удержаться не может.
После льда язык Дина кажется ему горячим до невозможности. Сэм не думает, что Дину может быть противно, потому что хорошо подготовился прежде, чем посылать смс. Поэтому сейчас ему удается сосредоточиться только на ощущениях. Кончиком языка Дин дразнит его нервные окончания, посылает импульсы страсти по всему телу. Сэм чувствует себя не просто голым, а оголенным до предела. Сейчас он весь – для Дина. Сейчас он впервые за долгое время не мучается виной и раскаянием.