Он говорит шепотом, со скрипом в горле, как будто ему не хватает воздуха, чтобы вытолкнуть слова наружу.
Майкл осторожно подходит к его кровати, медленно, словно боится разбудить.
— Ты назвал меня дружищем.
— Да? Тоже мне, большое дело. Я всегда зову тебя так.
— Эндрю, ты знаешь, кто я?
— Конечно, знаю, оболтус.
Майкл берет его за руку, пристально смотрит в глаза, едва сдерживая слезы.
У Эндрю меловая кожа, глаза запали слишком глубоко, словно отступили.
Эндрю говорит:
— Многие боятся умирать, но мне не страшно. Я сказал себе: «Эндрю, у тебя там есть друг. Он придет к тебе». И вот ты здесь.
— Не разговаривай, дружище, — говорит Майкл. — Береги силы.
— Для чего? Теперь это неважно, верно? Сначала я думал: «Наверное, мой старый дружище не простит меня». Но теперь я знаю. Все прошло. Ты больше не держишь на меня зла. Правда?
Майкл поглаживает его руку, стараясь успокоить его.
— Думаю, да, дружище. Но есть один нюанс. Ты не мертв.
— Нет? О черт.
Эндрю затихает, словно потерпев поражение, и закрывает глаза.
Майкл сидит возле него, пока не приходит Мэри Энн.
— Что случилось, Мэри Энн? Господи, это я во всем виноват.
Он смотрит на нее со стула и видит перед собой уставшего ангела с темными кругами под глазами от недосыпания.
Эндрю крепко спит, но Майкл на всякий случай выводит Мэри Энн в коридор.
— Майкл, не говори глупостей, конечно, ты не виноват.
Она обнимает его, и он позволяет себе — сначала неохотно, все еще пребывая в состоянии тревоги, — крепко прижаться к ней, как будто боится упасть. Он словно нуждается в опоре.
— У него был сердечный приступ, Майкл. Это не впервые. И твоей вины здесь нет.
— О, я говорил такие ужасные вещи, Мэри Энн. Когда мы были в той лодке. Некоторыми своими словами я просто добил его.
— Ты не мог сказать ничего такого, о чем бы он сам не думал все эти годы.
После некоторых колебаний он отстраняется от нее, словно отступая и выходя из укрытия.
— Когда Деннис сказал, что он в больнице, я подумал, что он попытался покончить с собой.
Мэри Энн пожимает плечами.
— Кто знает, как это назвать? Он курит по две пачки в день крепких сигарет без фильтра, много пьет, ест только сильно зажаренную пищу. И это после двух инфарктов. Он живет так все эти годы после войны. Ты когда-нибудь слышал историю самоубийцы, который надел себе петлю на шею и встал на глыбу льда?
Он встревоженно смотрит ей в глаза. Она говорит бесстрастно, но он знает, что это не соответствует ее чувствам. Возможно, это просто ширма, за которой она привыкла прятаться.
— Он поправится?
— Пока все идет неплохо. Но нет никаких гарантий.
— Если бы ты только слышала, что я говорил ему в лодке. Господи, если бы можно было вернуть все назад…
— Что ты мог сказать такого ужасного?
— Я заставил его признаться в том, что он желал смерти Уолтера.
Ей требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Как после удара. Который чуть не сбил ее с ног.
— Он признался?
— Не сразу, но признался.
— Почему он этого хотел?
— Потому что любил тебя. Хотел возвратиться домой и жениться на тебе.
— Лучше нам вернуться в палату.
У Эндрю широко раскрыты глаза, когда они подходят к его постели. Он поворачивает лицо к Майклу.
— Стиб. — На лице проступает ярко выраженное презрение. — Что ты здесь делаешь?
— Дорогой. — Мэри Энн торопится к его кровати. — Майкл проделал весь этот путь из Калифорнии, чтобы увидеть тебя. Разве это плохо?
— Да, лучше не бывает.
Майкл улыбается.
— Рад, что ты пришел в себя, дружище.
— Я тебе не дружище, Стиб.
Глава сорок пятая
Мэри Энн
Они молча сидят на террасе ее ухоженного дома, и Майкл оглядывает ее сад, освещенный луной. Она и сама смотрит вокруг его глазами — аккуратно подстриженный газон, ровные цветники. Подвязанные розы плетутся по дощатому забору. Папоротники и цветы, плющ, обвивающий решетки.
— У тебя красивый сад, — говорит он.
— Спасибо.
Она маленькими глотками пьет красное вино, и когда ее бокал пустеет, Майкл снова наполняет его.
Уже поздно, и воздух становится прохладным. Ощутимо прохладным. Он будто глоток свежего воздуха за все эти годы.
— Сразу видно, что ты уделяешь саду много времени, — говорит он. — Что любишь его. Всегда можно определить, что человек любит, потому что любимым уделяют внимание. Что бы ты ни говорил, а по-настоящему ты любишь только то, чему посвящаешь большую часть времени. — Он делает паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха, словно ему неловко за свою разговорчивость. И все-таки он продолжает: — Иногда я смотрю на свою жизнь и думаю: «Что мне в ней дорого? Что важно?» Наверное, когда я вернусь, возьмусь достраивать этот чертов дом.