Такое иногда бывало — с тех самых пор, как братья ночью напугали меня, одевшись монстрами. Я научилась ладить с собственным волнением, но вопящий человеческий факел был намного страшнее мохнатых черных масок.
Её походка. Её полная фигура, милые мягкие руки… её рот, широко открытый, искривленный болью… Предки, сохраните!.. Я упала на колени и затряслась. Из горла вырвался отчаянный крик, перекрывший предсмертные булькающие хрипы умирающей…
Чьи-то руки схватили меня и рывком подняли с земли. Это был Дэр, он потащил меня прочь, но я успела увидеть, как женщина выбросилась из окна и, упав на камни, перестала шевелиться. Хотелось сорвать корсет, он ломал мне ребра, но с ним было не сладить.
— Что с тобой? — воскликнул Дэр. — Господи, Мэй, ответь мне!
Но я не могла ответить, на слова нужен был воздух.
— Мэй!
Я скребла ногтями по груди, и мужчина оказался догадлив. Хорошо, что он не принял меня за одержимую. Быстро скинув меховой плащ, он укутал меня и тотчас вынул откуда-то из-за пазухи нож. А в следующий миг я ощутила неимоверное облегчение — это Дэр перерезал завязки корсета.
— Дышать трудно… — выговорила я. — Пожалуйста… Прошу тебя…
Необходимость в вежливом «вы» отпала. Я не знала, о чем прошу, и Дэр подхватил меня на руки, унося от гостиницы.
— Медленно, милая. Дыши медленно и спокойно. Всё позади.
— Гримси… — выдавила я и зарыдала. — Дэр! Моя няня, она сгорела!
— Тс, милая. Возможно, она выбралась. Не буду тешить тебя надеждами, но, пожалуйста, не думай сейчас о плохом. Погляди на меня! Вот так, хорошо. Дыши. Смотри на мои губы. Я буду говорить с тобой, и ты попробуй представлять всё, что я описываю.
Я честно пыталась делать, как он говорит, но за нашими спинами опять послышались крики, и тело сотрясла новая порция дрожи.
— Всё будет хорошо, — повторил Дэр. — Гляди на меня.
Я сосредоточилась на его голосе.
— Тогда шел дождь. Леса заполняли жители из страны грез: топтунчики и вяхли, говорящие звери и стрекозы размером с мои ладони. Наш лес черный и сиреневый, а они были перламутровыми. Дождь приносил грибы и ягоды, и мы ходили в лес их собирать. Мне было девять… — Дэр быстро поглядел мне в глаза — я все ещё тяжело дышала, но его голос и правда спасал от удушья. — Мы с отцом пошли в чащу. Я хорошо знал тропы, отлично ориентировался ночью по звездам, а днем — по движению капель. Знаешь, ночи у нас ясные. Когда я увидел твои глаза, сразу вспомнил о том дне. Это был первый раз, когда я встретил сиреневого бронеголова. Ты, наверное, и не знаешь о существовании такого зверя. Это волк, но с широкими лапами и коротким, как у зайца, хвостом. А ещё у него твердая кость на лбу — что-то вроде нароста. Такой двинет в живот — и привет. Отец испугался больше меня, я дурак был, решил показать свою храбрость. Но зверь меня не тронул, милая. Он просто стоял, гордо выпрямившись, и смотрел мне в глаза. У бронеголовов они золотые. Вот что интересно — вы с ним похожи цветами. Сирень и золото.
— Дэр, — произнесла я. — Что же теперь делать?.. Все сгорело…
— Теперь мы отправимся в дом к моему другу. Туда он пригласил тех, кому некуда пойти, людей из гостиницы и близлежащих домов. Особняк большой, места хватит всем. Самое страшное, что погибли люди. — Он странно поморщился. — Как только ты окажешься в тепле, я обязательно узнаю насчет твоей няни и вещей.
— Почему ты обо мне заботишься? — хрипло спросила я. — Мы без малого три часа знакомы.
— Это были отличные три часа, Мэй. К тому же, больше у тебя здесь никого нет, я правильно понял?
— Братья в отъезде, — пробормотала я, не желая признаваться, что меня просто-напросто бросили. — Дэр… Та женщина…
Пришлось откашляться — это снова накатил страх.
— Не думай о плохом. Теперь ей уже не больно, милая. Она свободна.
— Так много смертей… А если там были дети?
Дэр нахмурился.
— Полагаю, были, но уже ничего не изменишь.
Он явно знал о произошедшем куда больше меня. Вальди любила говорить, что мужчины всегда лучше осведомлены, а женщинам остается довольствоваться крохами с хозяйского стола.
— Хочу быть уверена, что она погибла, — тихо, но твердо выговорила я. — А не лежит где-нибудь, страдая от жутких ожогов. Хочу знать сейчас, Дэр. Давай вернемся.
Он тотчас остановился и поглядел мне в глаза.
— Наверняка там будут трупы, Мэй. Черные и обугленные. Я говорю это не чтобы тебя напугать. Такова правда. Может, всё-таки доверишь мне узнать о твоей няне?
— Нет. Хочу сама. Я вопила, как безумная, и поддалась панике. Я впустила страх. Если всё так и оставить, он пригреется у сердца и станет преследовать меня в кошмарах. Лучше вырвать его с корнем прямо сейчас.
Дэр некоторое время рассматривал мое лицо, потом мягко опустил на землю. Конечно же, от него не укрылось, как я слегка поморщилась: то давали о себе знать стертые ноги и холод тротуара. Не успела я сказать ни слова, как он приподнял подол платья и, конечно, тотчас все понял.
— В таком виде ты туда не пойдешь, — последовал категоричный приговор.
— Ты мне не супруг. Я могу идти в чем угодно и куда угодно.
Дэр мрачно усмехнулся и снова поднял меня на руки.
— Не супруг, — подтвердил он, но глаза добавляли решительное «пока что». — Хорошо, Мэй. Мы вернемся, но я все сделаю по-своему.
Сейчас я не могла рассуждать о собственных чувствах, а потому молча склонила голову к его плечу.
Наверное, здание уже прогорело, но в других частях города пожар продолжал свирепствовать. Странный огонь, словно живущий по своим собственным законам. Я видела, как он коснулся таверны, но не тронул больницу… К тому же, вода его не брала, как бы обильно ни поливали пламя. Я старалась не думать о том, сколько ещё людей пострадает.
Мы с Дэром тряслись в карете, направляясь через лес к поместью его друга. Конечно, никто не мог толком сказать мне, жива ли Гримси, но, расспросив тех, кто смог выбраться, Дэр вынес вердикт: няня была мертва, и она сгорела прежде, чем проснулась.
В груди смешались боль, печаль и облегчение. По крайней мере, она не так страдала, как остальные. Хотя, что я могла знать о гибели в огне? Всё казалось незначительным, и я угрюмо молчала до тех пор, пока холод не заполз под одежду. На мне все ещё была меховая накидка Дэра, а также неизвестно откуда им принесенные большие шерстяные носки. Однако холодно было все равно.
Мужчина глядел в окно. Он ни слова не сказал с тех пор, как мы сели в карету. Я пыталась завязать разговор, но натыкалась на строгий, темный взгляд. В конце концов мне надоело лицезреть его сердитое лицо, и я сконцентрировалась на печали и холоде. А, когда они слились воедино, задремала, мерно постукивая зубами и то и дело проваливаясь в тревожную, неприятную дрему. И снова мне мерещилось красное здание, гроб и собственное белое тело в нем. Я пыталась заставить себя не смотреть на труп, но не могла.
От наваждения меня спасло прикосновение.
— Да ты ледяная! — сказал Дэр. Голос был недовольным.
— Не надо обо мне заботиться, — пробормотала я. — Спасибо. Ледяная — не значит нуждающаяся в тепле. Можно мерзнуть сколь угодно долго.
— И заболеть, — подытожил он. — Нам ещё долго ехать, милая.
— Теперь, значит, милая! — воскликнула я. — А несколько минут назад сидел надутый, как утка на гнезде!
Я вздрогнула от его хриплого смеха.
— Быстрое знакомство, прекрасное общение, танцы, запахи и звуки. Мы с легкостью перешли на «ты», Мэй, многое друг о друге узнали за один вечер. Ты не побоялась поехать с едва знакомым мужчиной через лес глубокой ночью. А теперь называешь меня уткой. Какие ещё будут сюрпризы?
— Никаких. Я пытаюсь понять, почему такой хороший вечер так паршиво закончился.
Он вздохнул.
— Пересядь, пожалуйста. Под твоим сиденьем есть одеяло.
Я послушно поднялась, хватаясь за все подряд, в надежде не касаться его ногами. Как назло карета тряслась на неровной дороге, и, надо же такому случиться, именно в этот миг колеса въехали в глубокую яму. Я полетела на Дэра плашмя. Да не абы как, а грудью ему прямо в лицо…