Дэр спустил лямку, привстал и провел губами по шее до плеча. Мне нравилось запускать пальцы в его короткие волосы, нравилось сжимать его голову, когда он в порыве чувств впивался в мою кожу слишком жестко.
— Дэр… О, боже… Я так не выдержу больше. Там… есть…
— Да, — отозвался он, — знаю я про эти крючки.
— Тогда расстегни их скорее и стяни эту штуку!
— Не хочу, — тихо рассмеялся он, и я застонала. Хотелось извиваться змеей и кричать. — Хорошо, но не все сразу, — сказал Дэр, понимая, что лучше не мучить меня.
Но он тронул только те заклепки, что были внизу, чтобы пальцами начать творить знакомую музыку. Руки его были сильными, губы — беспощадными.
— Хочу больше, Дэр. Больше тебя.
Я повернулась, пытаясь до него дотянуться, и он изогнулся, помогая мне. Как хорошо! Я прошлась по его животу, тронула губами естество. Язык Дэра в тот же миг оказался внутри, и я вскрикнула от удовольствия. Почему-то моя чувственность рядом с ним обострялась, и в последнее время это шло по нарастающей. Голова кружилась от избытка наслаждения, ни Дэр, ни я не контролировали чувства, и в итоге плюхнулись на пол, запутавшись друг в друге. Смех перешел в прекрасное, веселое удовольствие, и Дэр прямо на ковре овладел мной — неспешно, ласково и до мурашек приятно. Обычно он был страстным и двигался жестко. Так было все предыдущие разы, но не сегодня.
Я обняла его, прижимая к себе, и ловила каждый вдох, каждое нежное слово, что он шептал. А потом мы задремали там же, где предавались любви. Просто укутались в меховое одеяло и слушали, как за окном поет вьюга.
Наверное, я на какое-то время провалилась в сон. Когда Дэр поцеловал меня в щеку, и я открыла глаза, за окном ходила фиолетовая темнота.
— Ой! А почему такой цвет? Как красиво!
— В горах вечер всегда фиолетовый, — отозвался мужчина, перебирая мои пряди. — Если мы зажжем внешних светлячков, снег станет розовым и привлечет морозные огоньки.
— О! Они здесь водятся⁈ Что же ты сразу не сказал! Скорее, идем!
Дэр рассмеялся и встал следом за мной.
— Как легко тебя осчастливить. Я могу писать этот список бесконечно: поцелуи, занятия любовью, обычные прогулки, завтраки наедине, чтение, теперь ещё и созерцание огоньков в фиолетовой ночи.
— Это легко, — отозвалась я и обняла его. — Если ты рядом — я счастлива.
Мы неспешно оделись и вышли на крыльцо, где Дэр поджег два больших светлячка.
— Думаю, придется подождать. Они не сразу увидят свет. Предлагаю пока что сходить в баню.
— Может, перед этим покушаем? — робко предложила я.
Дэр рассмеялся и обхватил меня за талию.
— Выпил я из тебя все соки, милая. Конечно, поедим! Я забыл про ужин, чувствуя тебя.
На кухне мы первым делом поставили чайник.
— А метель не помешает огонькам?
— Отчасти они и сами — снег. Думаю, через какое-то время весь дом облепят.
— Это была моя мечта с тех пор, как прочитала книгу о чудесах света.
— О, там много занятного написано, — улыбнулся Дэр, нарезая хлеб.
— Гримси читала её нам, пока отец не отобрал. Он не поощрял мечты, — сказала я, вынимая расписные чашки.
— Судя по всему, он не поощрял саму жизнь. Знаю, ты не рассердишься, а потому скажу так: Миратовы — приземленные, скучные люди. Что твой отец, что Карви, что Денис. Неудивительно, что ваша со Смайлом жажда приключений вызвала отторжение.
— Почему твой отец меня отвергает? Тема невеселая, но мне важно понять его.
— Понимать особо нечего, — вздохнул Дэр. — Он в счастье видит слабость. Со смерти мамы он такой постоянно, летом, весной и ранней осенью — чуть добрее, если это слово вообще можно к нему применить. Испытав боль, он боится, что мы тоже будем ею отравлены. Ну, так всё это вижу я… Как на самом деле — не знает никто.
— Вы никогда не говорили с ним на эту тему?
— Раньше я пытался, но он молча глядел мне в глаза, а потом выдавал свое любимое «не ст о ит». И всегда прибавлял: «Ты всё поймешь в свое время». Хорошо бы оно никогда не наступило.
Дэр протянул мне хлеб с сыром и фирменным соусом Бэйта, и я, прожевав первый кусок, сказала:
— Он не хочет для своей семьи боли, так и проявляется его любовь к вам. Он боится, что я разобью тебе сердце.
— Боится потерять тебя, — уточнил Дэр. — Потому что знает — я уже не могу жить один. Так же, как он не живет без мамы…
Мы молча продолжили трапезу. Стулья стояли близко, и я прижалась к плечу Дэра.
— Сейчас ты рядом и нам ничто не угрожает. Я буду питаться этими минутами и жить настоящим.
— Жить сейчас — всё, чего мне хочется, — улыбнулся Дэр. — И нас ждет баня.
Когда мы ступили в небольшую комнатку, я сразу ощутила жар, шедший от простой деревянной двери.
— Нам туда?
— Угу. Но сначала разденемся.
— Там что-то вроде ванной! — догадалась я.
— Примерно, — усмехнулся Дэр. — Ты хорошо переносишь жару?
— Да. Мне никогда не становилось плохо от духоты.
— Отлично.
Когда мы зашли внутрь, мне показалось, что я попала на сковородку — приятно-горячий пол, горячий сухой воздух.
— Парилка! — сказала я первое, что пришло в голову.
— Именно. Ложись на полку, я помогу тебе расслабиться.
Я послушно улеглась, чувствуя, как от неимоверной жары начинаю потеть.
— Так и задумано — стать мокрой?
— Конечно. Вместе с потом выходит много плохого.
Он коснулся моих плеч, нежно и сильно смял их.
— Дыши глубоко, милая. Я помну тебя.
Я наслаждалась приятностью его прикосновений. То едва ощутимо, то чувствительно и мощно. Хотелось мурчать подобно кошке. А потом взвилось облако пара, и запахло хвоей и травами. Я приоткрыла глаза: Дэр взялся за веник.
— Будешь шлепать? — слабо улыбнулась я. Меня так разморило, что не хотелось шевелиться.
— Для начала немного освежимся.
Я взвизгнула от удовольствия — Дэр окатил меня, вспотевшую и красную от жара, холодной водой.
— О!
— Хорошо?
— Прекрасно…
Шлеп!
— Ай!
Смех.
— Ну что?
— Это странно. И… вроде бы приятно… шлепни ещё раз, чтобы я поняла.
Дэр расхохотался и повторил.
— Ой!
Смех.
— Тогда продолжим.
Через некоторое время он перевернул меня, тихонько постанывающую, на спину, но веником шлепать не стал — обошелся руками. Мне стало действительно жарко, голова закружилась.
— Дэр… Воды!
— Пора в сугроб, — широко улыбаясь, сказал он и потянул меня за руку.
— Подожди, как это в сугроб⁈
— Никаких подожди! Вперед, моя храбрая супруга! Эгей! — заорал он дурным голосом и нырнул в раскрытую дверь.
— И-и-их! — уже на подлете к сугробу отозвалась я. — Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! Мамочки родные! Холодно-холодно-холодно…
Мы забежали обратно, и Дэр тотчас прижал меня к стене.
— Да! — отозвалась я в ответ на его хмурый взгляд, и он резко проник внутрь.
Толчки были столь мощными, что я боялась упасть, и обхватила его руками и ногами. Дэр поднял меня, держа на весу под колени, но темп не сбавил, и я, задыхаясь от собственных криков, уткнулась в его шею. Жара добавляла безумия, и когда мы оказались на полу и опрокинули ведро с холодной водой, я хрипло рассмеялась. Бесподобно. Средь пустыни в прохладе. Дэр закинул мои ноги к себе на плечи. Я знала, что так будет чувствительнее и жестче, и закусила губы в предвкушении. Ладони елозили по полу, ища опору, но было скользко, и Дэр пользовался моей беззащитностью.
— А! — вскрикнула я. — О… боже…
Больше на слова сил не было, я только стонала. Почти всегда наша близость была долгой, вот и теперь время растаяло, превращаясь в пар. То мгновение, когда Дэр отнес меня в спальню, расплылось, зато я помню, как супруг отпаивал меня вкусной родниковой водой, чтобы затем снова начать ласкать. Неудивительно, что после всего я уснула мертвым сном и спала до самого утра — утомленная, разомлевшая и счастливая.
Глава 9
Глава 9
Каждый день я помнила со всей ясностью — утро под одеялом, сплетение ног, поцелуй… Потом незатейливый завтрак, чувственная зарядка, прогулка и после — чаепитие. Чтение у огня, обед… И снова зарядка. Потом мы лепили снеговиков — в дополнение к тем, что уже стояли возле дома. Так появился неимоверно широкоплечий Дэр с шишкой вместо носа, я в пышном платье и с тонюсенькой талией, ветками-волосами и туфлях из коры, оба волка и кривоватые кони. Потом мы слепили медведя, огромного и с улыбкой до ушей. Когда приходил вечер — любовались прилетающими на свет огоньками, и снежный дом становился звездным домом. А потом был ужин при свечах, ласки и новая прекрасно-утомительная ночь. С Дэром она не могла быть иной.