— Из чего это сделано? — спросил я. — Ионидес, кажется, не знал этого; я спросил, когда он мне передавал эту штуку в Париже.
— Я не знаю. Какая-то серебристая бронза или колокольная бронза, так мне кажется. Нам придется почистить лампу, чтобы все выяснить. Но нам нужно действовать очень осторожно. Нельзя, понимаешь, просто чистить старинные вещи вроде этой металлическим «ершиком».
— Я знаю. Если увидим, что металл окислился, нужно оставить его в покое. Тогда следует поместить вещь в электролитический резервуар и, насколько я понимаю, вернуть оксид в исходное состояние.
— Что-то вроде того, — сказал Альфред.
— Но что такого замечательного в этой маленькой вещице? Ты не археолог…
— Нет, нет, дело совсем не в том. У меня был особый повод. Кстати, тебе снились какие-нибудь странные сны, когда ты вез лампу сюда?
— Еще спрашиваешь! Но как, черт побери, ты догадался?
— Ионидес сказал мне, что такое может случиться.
— Хорошо, тогда в чем дело? Что все это значит?
Бледно-серые глаза Альфреда ярко сверкнули.
— Просто скажу, что я сыт по горло поражениями — вот и все.
Я понял, что он имел в виду. Если слово «поражение» и относилось к кому-нибудь, то именно к Альфреду Тен Эйку. Знаете, что такое «дар Мидаса»? Вот у Альфреда был абсолютно противоположный дар.
Он мог превратить золото в мусор, просто коснувшись его.
Отец Альфреда умер, когда Альфред учился в Принстоне. Он оставил сыну несколько тысяч акров земли в Адирондаке, но не оставил денег на жизнь. Так что Альфред ушел из колледжа и приехал в округ Херкимер, чтобы попытаться стать сельским сквайром. Не то ему не хватало чутья, не то у него началась необычайно длинная полоса неудач. Он продал большую часть земли, но очень неудачно — какой-то сообразительный спекулянт вскоре после этого заработал на участках вдвое или втрое больше.
Альфред также пытался заняться бизнесом в Гэхато. Например, он стал партнером человека, который устроил конюшню верховых лошадей, чтобы продавать и сдавать их внаем дачникам. Оказалось, что напарник Альфреда очень мало знал о лошадях и купил стадо необъезженных скакунов. Одну из первых клиенток лошадь сбросила, и дама сломала ногу.
Потом Альфред устроил кегельбан, «Дорога ирокезов», купил дорогие машины, которые расставляли кегли по-еле каждого удара. Он превосходно с этим справился и со значительной прибылью продал кегельбан Морри Кэ-плану. Но Морри предложил заплатить в рассрочку. А кегельбан сгорел меньше чем через месяц; и Морри, который был таким же бизнесменом, как и Альфред, стал жертвой страховой ошибки. В итоге Морри признали банкротом, а Альфред остался на бобах.
Потом началась война. Преисполненный патриотизма Альфред завербовался в армию рядовым. Он почти сразу же заболел туберкулезом в тренировочном лагере. Тогда использовали антибиотики, и его удалось вылечить; но военная карьера не состоялась. Возможно, это было и к лучшему, потому что Альфред был как раз тем парнем, который мог выстрелить себе в ногу, стоя с оружием в карауле.
— Хорошо, — произнес Альфред, — давай я покажу тебе твою комнату. Мы с Майком остались вдвоем в этом огромном старом доме.
Проводив меня, Альфред спросил:
— Итак, чем тебе хотелось бы заняться, Вилли? Выпить? Искупаться? Прогуляться? Порыбачить? Или просто посидеть на солнце и поболтать?
— Чего бы мне хотелось на самом деле — поплавать на одной из этих замечательных старых легких туристических лодок. Помнишь, как мы раньше плавали в них по болотам, вычерпывая ил, чтобы посмотреть в микроскоп на каких-нибудь козявок?
Альфред вздохнул.
— У меня больше нет этих лодок.
— Что с ними сталось? Проданы?
— Нет. Помнишь, я был в армии… Тогда я сдал остров в аренду семье по фамилии Стронг, и они ухитрились разбить все лодки до единой. Не то женщины зашли в лодки в туфлях на высоких каблуках и пробили днища, не то их придурочные детишки расколотили лодки о камни.
— И ты больше не смог раздобыть таких лодок, так? — спросил я.
— О, еще осталась парочка стариков, которые мастерят лодки зимой. Но все их лодки стоят дороже, чем я могу себе позволить. Помимо этой моторки, у меня осталась только старая плоскодонка. Можем поплавать на ней.
В тот день мы провели в плоскодонке несколько чудесных часов. Выдался один из тех редких дней, когда небосвод совершенно чист, за исключением нескольких маленьких белых перистых облаков. Старая шлюпка то и дело норовила вертеться по кругу, но не плыла туда, куда требовалось. Я уже много лет не брал в руки весла, и мои руки скоро покрылись волдырями; тогда я уступил место Альфреду, руки которого задубели от тяжелой работы.