— Вроде того.
— И что это за имя такое, Йускийек? Эскимосское?
— Полагаю, это язык басков.
— О, вот как. Я когда-то читал, что дьявол изучал баскский язык семь лет и смог выучить всего два слова. Я так все это и вижу — зловещий могущественный жрец, готовый принести в жертву прекрасную девственницу, принцессу Онгабонга, чтобы ужасный бог мог пожрать ее душу…
— Может, и так, а может, и нет. Ты читал слишком много дешевых журналов. Так или иначе, давайте поедим; а то я слишком сильно напьюсь и не смогу готовить.
— А разве Майк для тебя не готовит?
— Он с радостью берется за дело, когда я его прошу; но тогда мне приходится есть то, что получается. В общем, чаще всего я готовлю сам. Пойдем. Майк! — закричал он. — Обед через двадцать минут!
По взаимному молчаливому согласию мы за обедом не говорили ни об Атлантиде, ни о лампе. Вместо этого мы просили Майка рассказывать нам о старых временах и выпытывали у него истории о разных занятных лесорубах, с которыми ему приходилось сталкиваться. Один человек, к примеру, клялся, что за ним день и ночь следовал призрачный кугуар, или пума, хотя эти животные в Адирондаке исчезли еще в прошлом столетии…
Мы разрешили Майку помыть посуду, а сами устроились в гостиной возле лампы. Альфред сказал:
— Думаю, что прежде всего нам следует снять всю эту грязь. Для этого, полагаю, надо воспользоваться обычной тряпкой для мытья посуды и водой?
— Это дело твое, — заметил я, — но звучит вполне разумно.
— Мы должны быть очень… осторожны, — сказал он, намочив тряпку и начав протирать лампу. — Жаль, что у нас здесь нет настоящего археолога.
— Он, вероятно, осудил бы тебя за то, что ты купил украденную реликвию. Мне говорили, что когда-нибудь правительства запретят подобные вещи.
— Может, и так, но это время еще не настало. Я слышал, наши храбрые парни разграбили половину музеев в Германии во время оккупации. Ну-ка, посмотри сюда!
Большая часть грязи отвалилась, и мы увидели белую, как зубная эмаль, поверхность. Альфред передал мне лампу.
— Что ты об этом скажешь?
— Нужен яркий свет. Спасибо. Знаешь, Эл, на что это похоже? На раковины…
— Дай-ка взглянуть! Вот это да, ты прав! Это означает, что лампа, должно быть, долго пролежала под водой…
— Но это никак не подтверждает ее… ее происхождения, кажется, так надо сказать. Возможно, лампа греческая или римская, она могла выпасть за борт где угодно в Средиземноморье.
— О-о… — разочарованно протянул Альфред. — Ну, я не рискну возиться с этой вещью и дальше. Нам нужен яркий дневной свет. — С этими словами он убрал лампу.
В ту ночь мой кошмар вновь повторился. Снова передо мной стоял трон, и на нем виднелся тусклый силуэт — Йускийек или кто-то еще. А затем он протянул ко мне гибкие, будто резиновые руки…
Меня разбудил стук. Это стучался Альфред.
— Скажи, Вилли, ты что-нибудь слышал?
— Нет, — ответил я. — Я спал. А что такое?
— Я не знаю. Как будто кто-то — или что-то — топало на крыльце.
— Майк?
— Он тоже спал. Надень-ка лучше халат; а то холодно.
Я знал, какими холодными могут быть ночи в Адирондаке, даже в июле. Укутавшись поплотнее, я последовал за Альфредом вниз. Там мы обнаружили Майка, облаченного в длинную ночную рубашку, должно быть, викторианской эпохи; в руках он держал фонарь размером с маленькую бейсбольную биту и топор. Альфред исчез и, порывшись в одном из сундуков, стоявших у окна, вернулся с винтовкой 22-го калибра.
— Одно ружье у меня осталось, — сказал он. — Я прячу его на тот случай, если чертовы местные снова попытаются ограбить меня.
Мы ждали, затаив дыхание и прислушиваясь. Потом донесся звук: «бум-бум-бум», пауза, а потом «бум-бум-бум-бум». Казалось, у крыльца топтался кто-то, обутый в тяжелые ботинки, в такие, которые носили все обитатели лесов в давние времена, когда здесь не бывало дачников, носившихся по округе в шортах и кроссовках.
(Мне по-прежнему нравятся такие ботинки; по крайней мере, мухи их не прокусывают.)
Возможно, этот звук издавало животное — лошадь или лось, хотя в наших краях лосей не видели уже лет сто. Во всяком случае, я не мог представить, что какое-то животное смогло доплыть до острова Тен Эйка.
Звук сам по себе казался не особенно страшным; но в ту темную ночь, в пустынном месте… В общем, у меня волосы встали дыбом. Глаза Альфреда и Майка тоже расширились вдвое, как мне показалось в свете фонаря. Альфред протянул фонарь и мне.
— Открой дверь свободной рукой, Вилли, — сказал он, — и попытайся осветить это — что бы там ни было — фонарем. Тогда мы с Майком его попытаемся взять.