Полицейские, хотя и не избавились от подозрений, но тем не менее отпустили нас.
Они собрали осколки зеркала Бальзамо в качестве «доказательств», но я так никогда и не узнал, что же случилось с этими стеклами. Я хотел как-то соединить осколки, но это слабое желание исчезло, когда начались экзамены. Я полагаю, что осколки попросту выбросили в мусорный бак.
Когда все закончилось, мой друг со вздохом произнес:
— Боюсь, что восемнадцатый век, который я идеализировал все эти годы, на самом деле никогда не существовал. В реальности эта эпоха была куда грязнее, куда ограниченнее, она была жестокой, полной мрака и суеверия — я и представить не мог ничего подобного. Надо же, я был заключен в теле бородатого богослова-любителя и не мог ни единым словом возразить ему! Восемнадцатый век, который возникал в моем сознании, был просто артефактом… порождением фантазии, составленным из картинок в книгах, которые я рассматривал в детстве, из прочитанных историй и из деталей колониальной архитектуры, которые я изучал.
— Теперь, — спросил я, — ты успокоишься и примиришься с нашим собственным двадцатым веком?
— О боже, нет! Наш опыт — если мы согласимся, что пережили подлинный опыт, а не стали жертвами галлюцинации — убедил меня, что реальный мир, в любом месте и в любое время, окажется неподходящим местом для чувствительного джентльмена. Так что я стану проводить больше времени в мире грез. И если захочешь, Вилли, мы всегда можем повстречаться там. Я хочу показать тебе лазурный дворец, который стоит на стеклянной горе…
Лампа
Я остановился у гаража Билла Багби в Гэхато и попросил молодого Багби подвезти меня к причалу возле дамбы. Там я увидел Майка Девлина, который поджидал меня, сидя в алюминиевом каноэ с бортовым мотором. Я крикнул:
— Привет, Майк! Я — Уилсон Ньюбери. Помните меня?
Я уложил свой багаж в лодку, тщательно уложив чемодан, чтобы не повредить коробку, которая находилась внутри.
— Привет, мистер Ньюбери! — сказал Майк. — Разумеется, я вас помню. — Он выглядел почти так же, как прежде, разве что морщины на его загорелом лице стали немного глубже и вьющиеся волосы слегка поседели. Он одевался так, как в старину одевались лесорубы: толстая фланелевая рубашка, свитер, старая куртка и шляпа; а ведь день выдался теплый.
— Вы принесли эту штуку?
Я отослал автомобиль к Багби, предупредив, что машина мне снова понадобится. Затем я спустился в лодку.
— Ту вещь, которую у меня просил мистер Тен Эйк? — спросил я.
— Да, я именно об этом, сэр. — Майк завел мотор, поэтому нам приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.
— Она в большой сумке, — сказал я, — так что постарайтесь ни во что не врезаться. Доставив эту штуковину из Европы и преодолев столько препятствий, я не хочу, чтобы все кончилось на дне Нижнего озера.
— Я буду осторожен, мистер Ньюбери, — сказал Майк, ведя лодку по извилистому руслу. — И все-таки что же это за вещица?
— Это — старинная лампа. Он попросил меня забрать ее в Париже у одного человека, с которым переписывался.
— О да, мистер Тен Эйк всегда покупает занятные вещицы. После всего пережитого он больше ничем не интересуется.
— А что слышно насчет женитьбы Эла? — спросил я.
— А разве вы ничего не знали? — Майк родился и вырос в Канаде, но говорил он с ирландским акцентом — гораздо более заметным, чем у большинства коренных ирландцев. Полагаю, что его маленький родной город в Новой Шотландии был обиталищем канадских ирландцев. — Он взял в жены девчонку Камаре — дочь того здорового дровосека. — Майк усмехнулся, он прищурил поблекшие голубые глаза, осматривая канал в поисках препятствий. — Помните, когда она была маленькой девочкой, учитель в Гэхато спросил всех детей, кем они хотят стать, когда вырастут, и она сказала: «Я хочу быть шлюхой!» Это потрясло весь класс, да, точно потрясло.
— Ну так что произошло? С какой стати Эл…
— Наверное, он хотел получить крепкую, трудолюбивую повариху и домоправительницу, и он решил: она будет так рада выйти замуж за джентльмена, что сделает все, о чем он попросит. Но вся беда в том, что Мелузина Камаре всегда была горячей штучкой. Когда она поняла, что мистер Тен Эйк не сможет ее ублажать и вечером, и утром, она взяла и сбежала с молодым Ларошелем. Знаете, с сыном десятника Прингла.