- Полиция. Я офицер полиции.
Помолчав, человек ворчливо изрек:
- Все равно, у вас права нет входить сюда.
Полицейский наконец отыскал фонарь и поднялся наверх. Перед ним стоял высокий пожилой мужчина с хмурым взглядом - очевидно, кладбищенский сторож. Карим знал, что действовал незаконно. Для вскрытия могилы полагалось иметь письменное согласие родных или же специальное постановление властей. Он шагнул через порог и сказал:
- Я выхожу, дайте пройти.
Человек посторонился. Карим жадно вдохнул светлый живительный воздух и предъявил сторожу свое трехцветное удостоверение:
- Я Карим Абдуф, офицер полиции Сарзака. Это вы обнаружили, что склеп вскрыли?
Тот молчал, разглядывая араба своими бесцветными глазками точь-в-точь пузырьки воздуха в мутной воде. Затем повторил:
- У вас права нет входить сюда.
Карим рассеянно кивнул. Утренний воздух и свет уже бесследно прогнали его страхи.
- Ладно, ладно, старина, не будем спорить. Полиция всегда в своем праве.
Сторож скривил губы, еле видные в клочковатой бороде. От него пахло спиртным и мокрой глиной. Карим продолжал:
- О'кей, расскажите мне все, что знаете. В котором часу вы это обнаружили?
Сторож со вздохом ответил:
- Да вот... пришел в шесть часов и увидел. Нынче днем тут у нас похороны.
- А последний раз вы когда здесь проходили?
- Да в пятницу.
- Значит, склеп могли открыть в выходные в любое время?
- Оно так, да только, я думаю, лезли сегодня ночью.
- Почему?
- В воскресенье-то шел дождь, а в склепе сухо... Стало быть, дверь тогда еще была заперта.
- Вы живете тут рядом?
- Тут рядом никто не живет.
Араб окинул взглядом маленькое кладбище, дышавшее безмятежным покоем.
- Бродяги к вам сюда не наведывались?
- Нет.
- Ну, еще какие-нибудь подозрительные личности? Случаев вандализма не было? Черные мессы не устраивались?
- Нет.
- Расскажите мне об этом захоронении.
Сторож сплюнул на гравий.
- А чего говорить-то?
- Склеп для одного ребенка... как-то странно, правда?
- Верно, чудно.
- Вы знаете его родителей?
- Нет. Никогда не видал.
- Разве вы не работали здесь в восемьдесят втором году?
- Нет. Прежний сторож помер. - Мужчина усмехнулся. - Наш брат тоже отдает концы, как и все...
- За этим склепом, видимо, ухаживают?
- А я и не говорю, что не ухаживают. Только я их никого не вижу. Я ведь человек опытный, знаю, за сколько времени может искрошиться камень, сколько держатся цветы, будь они хоть пластмассовые. Знаю, откуда лезут сорняки, колючки и прочая пакость. Ну так вот: за этим склепом приглядывают как надо. И ходят часто. Да только я их никогда тут не заставал.
Карим снова задумался. Потом присел на корточки и взглянул на овальную рамку. Не поднимая головы, он сказал сторожу:
- Мне кажется, воры украли фотографию мальчика.
- Да ну? Что ж, может, и так.
- А вы помните лицо этого ребенка?
- Нет.
Карим выпрямился и, стягивая перчатки с рук, заключил:
- Сегодня приедет спецбригада, они снимут все отпечатки и следы. Так что намеченную церемонию придется отменить. Отговаривайтесь чем хотите срочные работы, протечка водопровода, - но сегодня на кладбище не должно быть посторонних, ясно? И особенно журналистов.
Старик кивнул. Карим уже шел к воротам.
Где-то вдали колокол лениво прозвонил девять раз.
9
До того как ехать в комиссариат и писать отчет, Карим решил снова заглянуть в школу. Солнце уже разбросало на крышам рыжие лучи. Сыщик опять подумал, что день обещал быть прекрасным, и от этой банальной мысли ему стало тошно. Войдя в школу, он спросил у директрисы:
- Не учился ли у вас тут в восьмидесятые годы мальчик по имени Жюд Итэро?
Женщина кокетливо промурлыкала, играя широкими рукавами своего кардигана:
- Уже взяли след, инспектор?
- Пожалуйста, ответьте мне.
- Ах да... Нужно проверить в архиве.
- Пошли посмотрим. Сейчас же.
Директриса снова привела Карима в свой кабинет-оранжерею.
- Вы сказали, восьмидесятые годы? - переспросила она, водя пальцем по корешкам журналов на полке.
- Восемьдесят второй, восемьдесят первый и так далее, - ответил Карим.
Внезапно он почувствовал ее замешательство.
- Что случилось?
- Как странно! Сегодня утром я не заметила...
- Что именно?
- Журналы... как раз за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы... Они исчезли.
Отстранив директрису, Карим стал внимательно разглядывать темные корешки. На каждом значилась дата. Вот 1979-й, 1980-й... И верно: две следующие цифры отсутствовали.
- Что записывают в этих журналах? - спросил Карим, листая один из них.
- Фамилии учеников. Заметки учителей. Это как бы дневник школьной жизни.
Карим открыл журнал за 1980 год и взглянул на список учеников.
- Если ребенку исполнилось в восьмидесятом году восемь лет, в каком он был классе?
- В начальном втором. Или даже в первом среднем.
Карим пробежал глазами список; Жюда Итэро там не было.
Он спросил:
- А есть ли в школе другая документация, дающая сведения об учениках восемьдесят первого и восемьдесят второго годов?
Директриса задумалась.
- Нужно посмотреть наверху... Там есть, например, списки детей, питающихся в нашей столовой. Или отчеты о медицинских осмотрах. Это все хранится на чердаке. Пройдемте со мной. Там никто никогда не бывает.
Директриса была явно возбуждена этими поисками. Они поднялись наверх, прошли по узкому коридору и остановились у железной двери. И тут женщина застыла в изумлении.
- Не может быть! - воскликнула она. - Смотрите, эту дверь тоже взломали...
Карим исследовал замок. Дверь была не взломана, а отперта, и притом весьма умело. Полицейский шагнул внутрь. Чердак представлял собой обширную мансарду, освещаемую лишь зарешеченным слуховым оконцем. Металлические стеллажи были забиты связками бумаг и папками; от запаха сухой пыли у Карима запершило в горле.
- Где папки за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы? - спросил он.
Директриса молча подошла к одной из полок и стала рыться в слежавшихся стопках бумаг. Эта операция заняла несколько минут, после чего женщина уверенно объявила: