Николай тяжело поднялся и сказал вслух:
– Ну, вот и всё.
И этими словами закончилась его юность. Началась жизнь.
И он стал жить. Была ли боль разлуки?.. Да была. Но она постепенно стихала – а на службе сделалось совсем уж не до этого, тем более в ВДВ. Дни, месяцы, годы… И от неё, от этой давней боли остался совсем слабенький след – воздушная такая грусть, как одинокое облачко в сентябрьском небе. Ну, а потом на гражданке – девушки на ночь или на месяц, не дольше. Была, мол, без радости любовь – разлука будет без печали… Привык. Так и жил.
5
– Ой! – улыбка у нее вышла какой-то виноватой, но все такой же милой. – Коля!
– Здравствуй, Марина.
Он смотрел на это лицо, которое когда-то так любил и которым бесконечно мог любоваться, на эти губы, длинные ресницы, синие глаза, румянец нежной кожи, на волосы, бывшие когда-то длинными и золотистыми, а теперь короткие и выкрашенные в каштановый цвет… Смотрел и удивлялся тому, что ничему не удивляется.
Конечно, он заметил, что его бывшая возлюбленная уже не та юная Джульетта, что была восемь лет назад.
Пропала девичья округлость лица, Николай увидел и первые морщинки в уголках губ, и совсем другое выражение глаз: они не смотрели на мир так наивно, доверчиво и радостно, как тогда – в них явилась печаль прожитых лет – и сколько необъяснимым, столь же безошибочным чутьём он угадал, что эти годы не были безоблачными для неё.
Но это всё так спокойно легло ему на сердце – сердце не семнадцатилетнего юнца, но двадцатипятилетнего мужчины. И потому он только улыбнулся и сказал:
– Здравствуй, Марина.
Ну, потом осторожные расспросы, что да как, лёгкая обоюдная неловкость, смущенные взгляды… и улыбки, помимо воли, не смотря ни на что – понимающие, робкие еще, но уже радостные улыбки.
– Слушай, – спохватился Николай, – что же мы с тобой тут посреди дороги… Давай-ка в сторонку отойдём.
Он отшагнул, да так резко, что уронил завернутую в целлофан круглую буханку – та плюхнулась на асфальт, скакнула, как лягушка, только что не квакнула.
Марина кинулась поднимать хлеб, отряхнула целлофан своими холеными, наманикюренными пальчиками. Эта ухоженность рук сразу же бросилась в глаза Гордееву, равно как и то, что обручального кольца на безымянном пальце не было, и ногти очень коротко, даже как-то грубовато острижены, хотя и покрыты бесцветным блестящим лаком.
– Спасибо, – засуетился Николай, принимая буханку, – спасибо! Я тут… Слушай, ты не спешишь?
– Да нет, – Марина улыбнулась.
– Ага, – лицо его осветилось, – а ты вообще сейчас куда?
– Домой, – засмеялась она. – Я в соседнем доме живу. Вон в том…
И она указала на кирпичную пятиэтажку, припрятанную за башней супермаркета и тополями – ровесниками здешних зданий, выросших вместе с этой частью города.
– А-а!.. – Гордеев совершено искренне обрадовался. – Так мы с тобой почти соседи!
Марина приподняла бровь – как, мол, так? Николай объяснил.
– Ах, вот что, – кивнула девушка. – Ну, что ж… это замечательно.
– Слушай! – выражение лица Николая сделалось решительным. – Давай-ка я тебя провожу. Только жратву эту в машину кину… Вон стоит, рабочая лошадка… Ну, я сейчас!
Он метнулся к «Газели», бросил провиант на водительское сиденье и мигом вернулся.
– Порядок. Ну, пошли?
– Пойдем, – Марина вновь засмеялась, словно колокольчики зазвенели, и от ее смеха у Коли прямо-таки душа расцвела – вот как этот весенний день вокруг.
Они неспешно направились к пятиэтажке.
– Значит, тут живешь… – бормотал Николай, не замечая блаженной улыбки на своих губах… – А работаешь где, если не секрет?
– Да какой секрет. В поликлинике, – она вздохнула почему-то. – В двадцать девятой.
– Это тут где-то, неподалеку?
– Ну, да, районная здешняя. Через двор отсюда, во-о-н там.
– Ясненько… ясненько. Врач?
– Педиатр.
Николай похолодел, память судорожно напряглась. Педиатр, педиатр?.. Что за зверь такой?.. И как по заказу – бряк! – выпало откуда-то: по детским болезням.
Он кашлянул.
– Э-э… Это что, детский врач?
– Да. Районный… А ты?
Николай замялся. Вот и скажи тут – кто ты такой.
– Я… ну так, мелким бизнесом занимаюсь.
– Ах, вот как… И успешно?
– Ну, как сказать… На жизнь хватает, пока холостой. Конечно, крутиться приходится с утра до вечера.
– Ты не женат?
– Нет.
– И не был?
Он усмехнулся, покачал головой: