– Представь, она доносит на меня Кабанову! Я-то за твоими травами и забыл совсем!
Поникший енот, молча переживал боль от ошпаренного пуза и стыд за лужу под лапами.
– Вот ведь сволочь, поди, и сейчас морду выставила в окошко и сечет – дома ли я? Что мне делать, а?
Не дожидаясь ответа друга, Мидун схватил валявшуюся на земле банку и набрал себе напитка.
– Нельзя это так оставлять, – сказал он, отпивая обжигающую жидкость. По всему было видно, что он возбуждался и заводился тем сильнее, чем чаще угощался коктейлем Чумазого. И вскоре накрутив себя до состояния вибрирующей лески, кот вышагивал круги по диаметру пещеры, напрочь забыв про друга и все остальные заботы. Сейчас его волновало только предательство соседки, жгло обидой и кололо чувство уязвленного самолюбия. В голове зрел план мести, в котором с каждой минутой становилось все больше жестокости.
Отвлекаясь от своих проблем, Чумазый тонким голосом спросил, откуда Мидун узнал про это.
– Сыцер мне рассказал. Я его встретил, он как раз сбегал из села.
– Странно, что Сыцеры теперь твои друзья, – отметил енот.
– Они мне не друзья. Но они ищут сейчас союзников, и почему бы им не найти его в моей особе… – обычно грубому Мидуну впору было и самому удивиться тому, как складно стала литься его речь.
– Не бойся врагов, а бойся друзей. Это они строили Колизей… – не своим голосом процитировал енот.
– Еще ты со своей травой… Говорим так, будто книгами камин топим.
– Да, чего бы в огонь кинуть, холодно уж.
Пус не ответил, а только проследовал в дальний угол, откуда вскоре вернулся и спросил:
– Что мне с ней делать?
– Ничего, – со вздохом ответил Чумазый. – Ты ничего не можешь сделать. Оставь ее.
– А ты случайно не стал бояться их всех во главе с Кабановым? – кота начало пошатывать от количества выпитого. Он неловко споткнулся и присел на задние лапы.
– А что мне его бояться. Мое дело простое, я тут сижу и никого не трогаю. Повесьте мне решетку на вход и ничего не изменится. Ни для них, ни для меня.
Енот пошел к мешку с рыбой и вытащил еще одну для себя.
– Ложился бы ты спать, Пус, а завтра что-нибудь придумается.
Помутившийся разум кота не стал сопротивляться совету друга, которому можно было доверять. Отдохнуть следовало, учитывая бурные обстоятельства прошлого дня. Шатаясь, Мидун подошел к котелку и одним глотком осушил еще одну банку напитка, после чего повалился на землю и уснул хмельным сном.
Лишь спустя полчаса енот погасил керосинку и принялся укладываться в тряпье, держа неподалеку свою банку. Кинув последний взгляд в сторону выхода из пещеры, он от неожиданности вздрогнул – на него оттуда смотрели светящиеся в темноте два глаза, которые, казалось, прищурились и оценивали енота как добычу. Но затем глаза погасли и на фоне звезд, отчаянно бросавших еноту остатки своего света, обрела очертания косматая дрожащая фигура, в которой Чумазый узнал Пуса Мидуна. Он выгнул спину, припал к земле и растворился в темноте, разинувшей свой зев прямо на кромке пещерного свода.
Глава 3
Пус открыл глаза. Первое, что он почувствовал – дикая головная боль, которая сдавила его мозг раскаленными тисками. Боясь дернуться лишний раз, Мидун осторожно поднял лапу, закрываясь от яркого дневного света, обжигающего ноющие нервы. Сфокусировав взгляд, он осознал, что находится не дома, а в пещере Чумазого, валясь у выхода. Дополнительный осмотр доступных взгляду предметов показал, что шерсть на его лапе свалялась засохшими комками крови. Стараясь избегать резких движений, Пус медленно повернул голову внутрь пещеры и увидел Чумазого, который сидел на своих тряпках, прижавшись спиной к стене. Его взгляд был совершенно пустым, губы беспорядочно дергались, а лапы сжимали пустую банку. Зверек не откликнулся на слабый оклик Мидуна ни с первого, ни со второго раза.
Пус попытался медленно подняться, одуревая от того, какой сильной может быть головная боль. Все мышцы нещадно трясло, тошнота была неимоверной. Пересохший рот на самом деле не был способен на большее, чем простое мычание – не удивительно, что Чумазый не отреагировал на попытки кота связаться с реальностью. Где-то запропастившийся язык не смачивал запекшиеся губы, и даже пожаловаться на жуткую боль не получалось. Кое-как доковыляв до котелка с заветной жидкостью, Мидун сподобился только на то, чтобы уронить в него голову и предаться блаженству от ощущения влаги в колючем горле. С минуту он пускал пузыри, а когда жажда была утолена, и добрая половина похмелья осталась только в памяти от свежей порции напитка, он поднялся и уже новым взглядом попытался оценить ситуацию.