- Полинка не жирная. Она плотная, — возразила Маша.
После этого Маша благополучно забыла об институте и его проблемах. Пока примерно через неделю не увидела в новостях еще один репортаж.
- Возгорание, предположительно, произошло на первом этаже здания института, — рапортовал корреспондент. — Пожару присвоена третья категория сложности… Оборудование НИИ полностью уничтожено огнем…
- Видала? — спросил Дима и почесал пузико.
- Ты, что ли, поджег? — не слишком удивилась Маша.
- Ну, не я. Мои хлопцы…
Дима говорил об этом, не скрывая гордости.
«Ну, вы и уроды!» — подумала Маша. Озвучивать эту мысль благоразумно не стала.
Она бы и об этом забыла — в трудовой биографии Димы встречались эпизоды и погрязнее.
Однако через несколько дней в дверь их многокомнатной квартиры на Кутузовском раздался звонок. За дверью стоял мужик с седой, чуточку козлиной, бородой. Одет он был в потертый костюм. На пиджаке громоздились ордена и ленточки.
- Извините за беспокойство, — раскланялся визитер перед супругами, — но я — почетный академик…
Звук сложной, двойной фамилии ученого мужа пролетел по извилинам Машиного мозга, ни за что не зацепившись и не оставшись в памяти.
Академик отдаленно напоминал бомжа. Маше не хотелось пускать его в дом. Дима был с ней согласен. Так что козлобородого с двойной фамилией выслушивали в прихожей. Академик волновался.
- Я не стану ничего говорить о пожаре, — блеял и мялся гость. — Произошел, и Бог с ним… Я знаю, ничего не докажешь. Взятки гладки. В такой стране живем, ничего не попишешь.
- И что? — зевнул Дима ему в лицо.
- Перехожу к делу, — Академик воздел сухонькую ладонь. — При пожаре из нашей лаборатории пропал сейф. Несгораемый, замечу. Он не мог погибнуть в огне, поймите…
- А я при чем? — Дима, сохраняя невозмутимое лицо, пожал плечами.
- В этом сейфе хранился единственный экземпляр ценнейшего, уникальнейшего изобретения. Последнего слова в науке! Изобретения, которое может прославить страну!
- Ы-ы-ы-агггххх! — сладко распахнул начищенную «лакалютом» пасть Дима.
- Я прошу вас, я вас умоляю, я на колени могу встать, — частил академик с двойной фамилией. — Отдайте его мне!
- Послушайте, — сморщился Дима. — А почему вы решили, что ваше изобретение — у нас?
- Ему негде больше быть! Сейф-то несгораемый.
- То есть я — вор по-твоему? — Дима нажал кнопку вызова охраны, и через пару минут перепалки упиравшееся светило науки выволакивали на улицу два охранника.
Дима пригрозил им увольнением за то, что пускают всяких «посторонних пидоров».
Багратионовская — Филевский парк
После выдворения академика супруги вернулись в гостиную.
Маше было несколько неудобно за поведение мужа.
- Жалко академика этого, — сказала она.
- Забей! — Дима, неизвестно, чего добиваясь, в очередной раз оскалил белоснежные зубы.
- А ведь страну его изобретение могло прославить, — подъебнула Маша мужа. — Или тебе все равно?
- Это изобретение нам самим пригодится, — сказал Дима и чванно почесал брюшко.
- Оно что?.. У вас, что ли? — не сказать, чтобы Маша так уж сильно удивилась.
- А то! — Если бы какому-нибудь художнику потребовалось проиллюстрировать такой человеческий порок, как самодовольство, лучшей натуры, чем Дима, было бы не найти. — У нас, конечно!
- И что это за изобретение? — спросила Маша.
Тема для семейных разговоров была не самая веселая. Но Маша опасалась, что если Диму не отвлечь, он неминуемо заговорит на тему секса. А разговоры об этом в Димином исполнении были, как правило, отвратительны. Конечно, знала Маша, этого поворота в разговоре избежать не удастся. Но можно было потянуть время.
Дима прошел к бару, налил себе джина, добавил тоника, льда. Вернулся в кресло. Развалился.
- Короче, называется эта хуевина «вероятор», — начал он. — Как она работает, я в точности не знаю.
Маша стиснула зубы, чтобы не зевать. Но пусть, пусть поговорит о физике…
- В общем, представляет она собой такую вот херню, что-то между мобильным телефоном и цифровым фотоаппаратом…
- То есть и звонить, и фотографировать можно? — спросила Маша.
- Ну, ты и дура! — заржал Дима. — Такую хуйню кто только не изобретал! Сморозишь тоже.
Маша решила стерпеть. Дима из каких-то совершенно абсурдных соображений считал себя умнее Маши. Доводы разума к Диминой уверенности не имели, понятно, никакого отношения.
- А что там? — терпеливо спросила Маша.
- Ну, короче, на этой хуйне — две кнопки. Одна большая. Другая — поменьше. И как бы объяснить? Вот смотри. У тебя, допустим, важные деловые переговоры. От того, как ты себя поведешь, зависит судьба компании…
«Ну-ну, мечтай!» — мысленно усмехнулась Маша.
- И вот ты принимаешь какое-нибудь решение, — продолжал Дима. — Допустим, подписать контракт. Ты берешь ручку. Но перед этим, незаметно так, нажимаешь большую кнопку. И короче, этот вероятор, он типа как фотографирует это самое мгновение. Запоминает…
- А потом? — спросила Маша.
- Потом, если у тебя все типа заебись, и ты не жалеешь о решении, ты нажимаешь на верояторе маленькую кнопочку. Типа «отбой». Но если партнеры оказались пидоры, или что-то там не срастается, и ты понимаешь, что натворил хуйню, когда подписывал контракт, ты хуяришь большую. Еще раз. И тебя — хуяк! — переносит прямо в тот момент, когда ты сидишь с ручкой перед контрактом.
- Ничего себе! — ахнула Маша.
- Ага. И ты говоришь: «Идите на хуй, партнеры! Я передумал!» А на самом деле ты все помнишь. А они — нет!
- Мощно, — сказала Маша без особого интереса.
Потом Дима переключился на неминуемый разговор о сексе.
Информацию о верояторе Маша задвинула на задворки памяти, как бесполезную. Тот, по всей видимости, лежал где-то у Димы на работе, в одной из башен Москва-сити.
Филевский парк — Пионерская
Несколько дней спустя после этого разговора Маша и Дима собирались в гости. Гостеприимный Филипп Иванович устраивал в своем загородном доме вечеринку.
Маша сидела перед зеркалом, наносила на лицо последние штрихи. И тут что-то произошло. На какую-то долю секунды весь мир вокруг померк, будто бы Маша провалилась в некий обморок. Потом мир появился вновь. Только вывернутый наизнанку. Черное вдруг стало ослепительно белым. И наоборот. Еще через долю секунды наваждение прошло.
«Что это было?» — подумала Маша, ошалело глядя в зеркало.
Она чувствовала, что с ней что-то произошло. Что-то странное. Но что именно?
И почему так болит жопа?
Кроме шуток, между ягодиц у Маши ни с того, ни с сего поселилась саднящая, противная боль. Еще секунду назад ничего не болело. Ту самую секунду, когда на Машу вдруг нашло помрачение.
Она обернулась к Диме, который повязывал галстук:
- Ты ничего не почувствовал? — спросила она.
- Нет, — подозрительно мгновенно ответил Дима. — А что я должен был почувствовать?
- Ну… — Маша затруднялась с объяснениями. — Типа вспышки… А потом все вывернулось.
- Нет-нет, ничего подобного.
Маша встала из-за туалетного столика и направилась в уборную. Там она присела на унитаз.
- Анализ крови: — забубнила умная японская параша. — Содержание эритроцитов…
- Что?! — подпрыгнула с сиденья Маша. — Кровь?!
В воде унитаза действительно акварельным мазком плавала алая кровь.
- Что за на хуй?! — в ужасе прошептала Маша.
До месячных оставалось еще две недели. Значит, кровь из жопы. А та — болит…
В прихожей она столкнулась с Димой.
- Я тут подумал, — плутовато улыбаясь говорил он, — не пойдем к Филиппу Ивановичу.
- Почему? — прищурилась Маша, заметив странно оттопыренный карман его пиджака.