* Глава 97*
Окруживший его зловонный густой туман наконец-то начал рассеиваться. Опутавший сознание желтый удушливый поток истончился и сошел на нет. Он вынырнул из глубины. Он начал осознавать, где находится, что происходит вокруг. Болело все: лицо, руки, грудь, ноги, живот - все его измученное тело.
Что-то тяжелое лежало поверх него. Горло сдавила паника. Он почти справился с ней, когда его настиг запах. Запах боли, страха, скорби, печали, секса, ненависти. Этого было достаточно, чтобы кто угодно задохнулся. Он замер. Мужчина на нем, в нем, все еще твердый, скользящий внутри его тела это … Амрис?
Амрис. Как это произошло? Вспышка далекого воспоминания - и он понял. Он увидел, что произошло - как в фильме, как в зеркале истины. Запах искренней, ласковой, нежной любви, запах Драко, Яджи и Мансера, взрыва чувств, благоговения. Прекрасный чистый запах... затем... Что-то иное. Что-то темное, зловещее, злобное. Что-то созданное только чтобы причинить вред. Что-то, подчинившее себе чистый запах любви и счастья. Запах, говоривший об искренности желания, но принесший совсем не чистоту, а нечто омерзительное, перевернувшее привычный мир.
Что-то, что превратило его собственное желание в темное безумие, в похоть, которой не было облегчения. Гарри вздрогнул, пытаясь вырваться из ужасной западни. И тут он осознал, что натворил, пока был во власти этого... заклинания. Он увидел путь, который выбрал, путь, так и не принесший ему облегчения. Он полностью перечеркнул свою любовь, погубил ее, он требовал все больше, и больше, и больше. Он не мог остановиться, подходя к самому краю, стремясь к страданиям, к сексу, и еще большей боли. Это был настолько другой человек, что Гарри не мог винить себя... или мужчину, всхлипывающего на нем. Амриса, провалившегося в собственные кошмары. Кричащего от причиненного им горя. Амрис. Тот, кто всегда был добрым, сильным, благородным, и не заслужил, чтобы на него взвалили вину за произошедшее. Амрис, которому нужно было сказать, что он прощен, что зло причинено не им, что все пройдет и все будет хорошо. Гарри поднял руки, обнял ими шокированного вер-леопарда и...
- Мир, - произнес он.
* * *
Боль нахлынула внезапно, в тот момент, когда Дамблдор склонился над своим столом. Она застигла его в том месте, где он всегда получал только удовольствие. Директор резко распрямился. Эрекция, невероятная, мучительная эрекция. Не та, что приносит удовольствие, и даже не та, которая всегда подталкивала его взять магический кристалл и посмотреть на молодые тела, чтобы снять напряжение. Нет, это было другое. Он хотел, чтобы это прекратилось. Немедленно.
Дамблдор нащупал стул и сел. Накрыл рукой свои раздувшиеся гениталии и застонал от боли. Он не доверял этому внезапному взрыву чувств. Не мог вынести этого. Он дотянулся до своей палочки и наложил расслабляющее заклинание. Затем попробовал исцеляющее. Затем заклинание онемения. Затем уменьшающие чары. Ничего не помогало. Он застонал снова. Он не будет паниковать. Пошатываясь из стороны в сторону, он направился в Больничное крыло. К мадам Помфри, к исцелению. Она справится с этим. Он в этом уверен. Он очень редко обращался к ней за помощью, зато она никогда его не подводила.
Короткая дорога стала настоящим огненным адом. Он волочил ноги, потому что оторвать их от пола было невыносимо. С каждым шагом словно острые ножи вонзались в его тело. Мерлин! Сейчас ему казалось, что он никогда больше не пожелает ни эрекции, ни тем более секса. На самом деле, даже идея о сексе... Он согнулся, и его вырвало на ботинки и широкий подол мантии. Каменный пол рванулся навстречу...
* * *
Амрис очнулся. Его мысли за секунды перешли от полного беспорядка к кристальной ясности. О, Боже. Что он наделал?! Он изнасиловал... Избранного. Гарри. Он изнасиловал Гарри. Его вой сотряс воздух. Затем руки. Горячие, любящие, прощающие. Он обнюхал их. Больше нет тьмы, она выжжена дотла. Он чувствовал запах прайда. Прощения, принятия, любви. Для него. Он обонял своего короля, Гарри, Грэйма, Джонаса и Кэйтаса. Всех их. И да! Он чувствовал запах любимого человека. Он ощущал его гнев, сильную ярость, но... он знал, что Северус... любит... его.
Руки Гарри гладили его. Горячее тело Гарри было вокруг него, обволакивая, принося умиротворение. Амрис чувствовал, что его эрекция спадает, выскальзывая из тела Избранного. Гарри выдохнул. Он повернул голову и поцеловал влажный лоб золотого леопарда. «Мир», - произнес он, его нежный тенор нес прощение, любовь и голос прайда. Амрис был частью прайда. Он не был изгнан. Он и был частью прайда. Он был прайдом. Они удержали его.
Сильные руки обняли его. Руки короля, длинные и сильные, и защищающие. Руки Грэйма, его друга. Он чувствовал капли пота, падающие с них на лицо, пока они устраивали его удобнее. Король и Третий ласкали его, облизывали, обнимали. Люциус уложил его голову к себе на грудь. Предлагая убежище. И Гарри не отшатнулся от него в ужасе. Избранный прижался к нему, опустил свою голову Амрису на плечо и глубоко вздохнул. «Мир», - повторил он снова. И его голос принес Амрису спокойствие.
* * *
Когда Дамблдор очнулся в лазарете, над ним суетилась Поппи. Она подбежала к его кровати, и в этот момент он понял, что боль не прошла. Он сдвинул колени и застонал, сжав свой пульсирующий, горящий пенис. Он потряс головой, отгоняя сомнения. Этого не может быть. Почему он до сих пор не вылечен?
- Альбус, я вижу, вам не стало лучше. Мне жаль, - доброе, полное заботы лицо склонилась над ним. Поппи смотрела на пациента своими хитрыми глазами.
- Что случилось? Почему мне так плохо? - прошипел Дамблдор сквозь сжатые зубы. Он с трудом сдерживался, чтобы не застонать, умоляя медсестру о помощи.
- Причиной болей является сильная эрекция, которая не спадает, - сказала она директору Хогвартса. - Я уверена, что она порождена заклинанием. И возможности снять его у меня нет.
Он еле сдержался, чтобы не оборвать медсестру. Он это знал. Он почувствовал это перед тем, как потерять сознание, когда его вырвало после мыслей о сексе... Желудок вновь напомнил о себе, мгновенно и резко сжавшись. Дамблдор метнулся к бортику кровати, и его вырвало через край. Он перенес несколько приступов, прежде чем откинулся на кровать, мокрый от пота. Поппи принесла влажное полотенце. Директор отер лицо. Боже. Одна идея о сексе приносит боль... его желудок взбунтовался снова. Он с
усилием подавил рвотный позыв.
- Понятно. Как можно это вылечить? - наконец выдохнул он, изнуренный постоянной болью. Он взял холодное полотенце и прижал его к своей промежности. Это почти помогло. Почти.
- Думаю, с этим будут проблемы. Способа нет. Я боюсь, что вам придется просто ждать, - ответила колдомедик. Что?! Он не мог ждать!
- Боль. Вы можете убрать боль? - взмолился Дамблдор.
Она качнула головой:
- Нет. Я испробовала все. Ничего не помогает. Мне жаль, Альбус, - но ее глаза... странно сверкнувшие глаза под нахмурившимися бровями.
- Как долго? - он стиснул зубы. Это было неприемлемо.
- День, неделю, самое большее, две. До тех пор, пока не спадет, - ответила Поппи, понизив голос, наполненный сладким сочувствием. - Боль кончится, как только спадёт напряжение.
Дамблдор неверяще уставился на нее:
- Должно же быть что-нибудь, что вы можете сделать. Я не могу быть таким беспомощным!
Поппи склонилась еще ниже. Ее лицо внезапно изменилось, став строже, напряженнее. Беспощадный, полный ненависти взгляд.
- Вы знаете, что говорите во сне, Альбус? Пока вы метались и корчились, я услышала довольно занимательное признание, - она наклонилась еще ближе, так, что ему пришлось вжаться в пуховую подушку, пытаясь понять, что может заставить участливого, заботливого целителя вести себя в такой странной манере. Они всегда так хорошо ладили.
- Вы ужасный, подлый человек. Я все знаю, - прорычала она. - Я ЗНАЮ! Все ваши поступки, каждое ваше омерзительное деяние, заставившее этих детей страдать. Я ЗНАЮ. «Это» отомрет, Альбус, - и она гордо вышла.
* * *
И, наконец, голос. Богатый, бархатный. Ласкающий. Он услышал его, пробуждающий бессловесную страсть. Он услышал его нетерпение. Заботу, доброту, успокоение. Он понял, что голос полон любви. Он услышал Северуса, произнесшего его имя. Он услышал Северуса. Он попытался дотянуться. И обнял его. Свою любовь. Своего Северуса. И теперь Амрис почувствовал мир. Мир, о котором говорил Гарри.