Замечу: это исключительно человеческая болезнь.
А кошки — они живут, повинуясь мгновению: царапаются, кусаются, ласкаются, играют, сонно жмурятся. Как часто на них похожи иные дамы, особенно если попадают в особые обстоятельства. Вот героиня «Игрока» девица Бланш, она же Зельмá, в пух и прах проигравшаяся в казино. «Mademoiselle Зельмá… была в последней степени отчаяния. Она выла и визжала на весь отель и разорвала в бешенстве свое платье. Тут же в отеле стоял один польский граф… и mademoiselle Зельмá, разрывавшая свои платья и царапавшая, как кошка, свое лицо своими прекрасными, вымытыми в духах руками, произвела на него некоторое впечатление» (5; 247).
А вот Грушенька, тигр и зверь, как-то раз внезапно странно подобрела. «Пустишь меня, Алеша, на колени к себе посидеть, вот так! — И вдруг она мигом привскочила и прыгнула смеясь ему на колени, как ласкающаяся кошечка, нежно правою рукой охватив ему шею: — Развеселю я тебя, мальчик ты мой богомольный! Нет, в самом деле, неужто позволишь мне на коленках у тебя посидеть, не осердишься? Прикажешь — я соскочу» (14; 315). Вот и Марья Тимофеевна Лебядкина под мелодию ласкового мурлыканья мечтает о любви, о своем тайном супруге — князе и ясном соколе: «Знаешь, Шатушка, я сон какой видела: приходит он опять ко мне, манит меня, выкликает: “Кошечка, говорит, моя, кошечка, выйди ко мне!” Вот я “кошечке”-то пуще всего и обрадовалась: любит, думаю» (10; 117).
А с каким умилительным сладострастием мечтает о невинной юной девице «вечный муж» Павел Павлович Трусоцкий. «Дело для меня не столько в красоте лица, сколько в этом-с. Хихикают там с подружкой в уголку, и как смеются, и боже мой! А чему-с: весь-то смех из того, что кошечка с комода на постельку соскочила и клубочком свернулась… Так тут ведь свежим яблочком пахнет-с!» (9; 69–70).
«Кошечка» и «котеночек» — привычные ласковые слова в лексиконе иных незамысловатых персонажей. Лучше, конечно, когда греющий душу образ имеет светлый окрас. «Да и примадонна-то, — рассказывает друзьям герой рассказа «Чужая жена…» Иван Андреевич, любящий всхрапнуть часок-другой в Итальянской опере, — тебе мяукает, словно беленькая кошечка, колыбельную песенку» (2: 61). Но в случае, если кошка черная, тут уже не до ласки и влюбленной мечты. Тут ссора, размолвка, разлука. «Старая петля! всегда на пути моем, всегда черной кошкой норовит перебежать человеку дорогу, всегда-то поперек да в пику человеку; человеку-то в пику да поперек…» (1; 151), — страдает Яков Петрович Голядкин, подозревая своего непосредственного начальника в самых дурных и коварных намерениях.
«Черной кошкой» станет для сына и его невесты Натальи Ихменевой старший князь Валковский. «Теперь он прошел между нами и нарушил весь наш мир, на всю жизнь. Ты всегда в меня верил больше, чем во всех; теперь же он влил в твое сердце подозрение против меня, недоверие, ты винишь меня, он взял у меня половину твоего сердца. Черная кошка пробежала между нами.
— Не говори так, Наташа. Зачем ты говоришь: “черная кошка”? — Он огорчился выражением.
— Он фальшивою добротою, ложным великодушием привлек тебя к себе, — продолжала Наташа, — и теперь всё больше и больше будет восстановлять тебя против меня» (3; 320).
В том, что черная кошка предвещает беду, не сомневалась и А. Г. Достоевская. Она записывала в дневнике: «Видела я во сне, — оттого даже проснулась, черную кошку, которая мяукала и которая будто бы стояла около меня, да видела так ясно, что просто ужас. “Ну, это дурная примета, — подумала я, — вероятно он все проиграл, и вероятно я получу от него просительное письмо о высылке денег»{4}.
Он — в записи от 5/17 ноября 1867 года — это, конечно же, Ф. М. Достоевский, находившийся в тот момент в швейцарском курортном городе Саксон ле Бэне, никогда не сулившем писателю-игроку ничего хорошего. Осень 1867 года — разгар его игорного безумия. В тот самый день, когда черная кошка привиделась Анне Григорьевне во сне, он пишет ей: «Ах, голубчик, не надо меня и пускать к рулетке! Как только прикоснулся — сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют» (28/2; 234). Он обещает играть благоразумнейшим образом и с выигрыша непременно выслать денег. Но на следующий день происходит развязка: проиграны все деньги, заложены зимнее пальто и обручальное кольцо, вырученные за них деньги тоже брошены на рулетку. 6/18 ноября, как и предвидела жена, Ф.М. сообщит ей: «Аня, милая, бесценная моя, я всё проиграл, всё, всё!» (28/2; 235). И, конечно, попросит денег на дорогу. Не зря мяукала черная кошка из страшного сна — дурное предчувствие А. Г. Достоевской сбылось буквально и в точно ожидаемый срок.