Она пригляделась к виновнику торжества по имени Матвей, который оказался почему-то Натальиным братом, хотя новая знакомая уверяла Любку, что везет ее всего лишь на небольшой скромный сабантуй к одному знакомому. Видимо, не хотела заранее озадачивать и пугать и без того вечно стесняющуюся молодую художницу.
Матвею исполнилось тридцать пять, но для нее это, впрочем, не имело большого значения. Любке было более чем понятно: Наталья пригласила ее вовсе не за тем, чтобы она тут пила, ела на халяву и обзаводилась новыми клиентами. Просто решила подсунуть ее своему брату — как будто в их кругу не нашлось пары-тройки свободных и хорошеньких девиц, способных заняться этим мужчиной.
Матвею, похоже, тоже все было ясно, поэтому он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Отчасти в угоду Наталье, отчасти потому, что так принято, он сдержанно ухаживал за Л юбкой, но было видно, что особого удовольствия этот процесс ему не доставляет. В определенный момент Любке за себя даже стало по-женски чуточку обидно, хоть на вид ничего особенного кавалер из себя и не представлял. Такие мужчины очень нравились Ольге Князевой. Приятная мужская страшнота — так охарактеризовала бы она подобный тип.
После обильного ужина с возлияниями начались песни под гитару. Оказалось, что «настоящий подполковник», и просто Максим, виртуозно владеет этим инструментом. Напевшись всласть, гости начали расходиться по домам. Те из них, кто приходил с детьми и смог вспомнить об этом, стали звать своих чад из детской, где они весь праздник резвились вместе с Данькой, сыном Матвея. Из-за разыгравшейся малышни в холле возник небольшой хаос. Сам Данька буквально прилип к Любке и не хотел с ней расставаться. В конце концов он вынудил отца взять его с собой «отвозить тетю Любу».
Всю дорогу Матвей молчал. Любка тоже, пригревшись на заднем сиденье джипа, не решалась завязывать беседу. Вообще, она была почти счастлива от того, что ее мучения закончились, а опасения, навеянные Княгиней, не подтвердились. Данька прильнул к ней, как котенок, и она, сама того не осознавая, стала гладить его по белесой голове. Почему-то Любке было его жалко — так жалко, что в душе тоскливо заныло, совсем как тогда, возле соседней девятиэтажки, где она, услыхав душераздирающее мяуканье, подобрала свою Степаниду.
— Ну и зачем ты ее притащила? — спросил Матвей, наливая себе в высокий стакан грейпфрутовый сок.
Когда он вернулся домой, Наталья в просторной кухне, оснащенной по последнему слову техники, загружала посуду в машину.
— Женить тебя, бирюка, хочу, — ответила она. — Что тут непонятного?
Он раздраженно хмыкнул.
— Дурдом.
— Дурдом, Матюша, это то, что происходит с тобой, — тут же урезонила его Наталья. — Впрочем, если бы не Данька, я бы, наверное, давно уже плюнула. У меня, знаешь ли, своих дел полно.
— Вот и занимайся ими, — посоветовал Матвей.
Он налил немного водки и, усаживаясь за стойку, пригласил сестру выпить. Наталья поставила перед ним блюдце из цветного французского стекла с аккуратно нарезанными кружочками лимона и присела напротив на высокий стул. Она взяла свою рюмку и лукаво посмотрела на Матвея.
— А Данька, между прочим, от нее без ума. Ребенок и то больше понимает, чем ты, кержак чертов.
Наталья была по-своему права. С тех пор как умерла Юля, жена Матвея, он не мог ни с кем связать свою судьбу из-за того, что сын упорно не принимал других женщин. Постепенно с этим пришлось смириться, все же душевное спокойствие ребенка дороже. В конце концов, встречаться можно и вне дома, на съемной квартире. При этом вовсе не обязательно тащить свою пассию в дом и навязывать ее сыну в качестве мачехи. А кроме того, Матвей и сам опасался ошибиться с выбором. Ему не хотелось снова пройти через тот ад, в который превратился их брак с Юлей. А ведь женились они по большой любви.
До рождения Даньки Юля была прекрасной, любящей женой и вроде бы хотела ребенка… Но когда родился сын, она стала вести себя очень странно. Раздражалась безо всяких причин, любой каприз доводила до безобразных истерик, хотя Матвей из кожи вон лез, чтобы ей угодить. Ребенком, конечно, занималась нянька. Поначалу необычные перемены в характере жены списывались на послеродовую депрессию, пока однажды Матвей не заметил, что она употребляет наркотики.
Для него это было так дико, так противоестественно! Он и представить себе не мог, что подобное может коснуться его семьи. Кое-как удалось уговорить жену лечь в клинику. После прохождения курса Юля вернулась домой умиротворенной и посвежевшей, будто снова стала прежней — ласковой и любящей. Но идиллия была непродолжительной. Через пару месяцев беда вернулась в их дом. Матвей перестал давать Юле деньги, но она все равно находила средства на дозу. Просто продавала что-нибудь и снова кололась. То и дело муж находил ее в спальне, лежащей на их кровати в состоянии полной отрешенности, или же она металась и корчилась в ломках. Он снова поместил жену в клинику. По возвращении ее хватило на две недели воздержания. Она снова вколола себе героин, и, не рассчитав дозу, умерла. Юле было всего двадцать четыре года.