Мы с тревогой оборачивались назад.
Пламя уже ревело, пожирая дома, имущество, губя людей и скот. При этом южный ветер, помогавший нам идти против течения, раздувал пожар с южных окраин Москвы, перенося искры дальше в центр и создавая новые очаги пожара. Мы уже всерьёз начали опасаться — удастся ли нам выбраться из города.
Ветер нёс дым, запахи гари, горящей плоти. Если в начале пожара люди просто глазели на него, то теперь, когда огонь уже был рядом, в панике бежали по улицам. Кривые улицы и переулки не могли пропустить всех — многих сбивали с ног, затаптывали насмерть. Крик стоял жуткий, от которого стыла в жилах кровь.
Акакий перекрестился.
— Вовремя убрались, ещё чуть промедлили — паруса бы сгорели. Тогда всё, конец. А я ведь тебе, Юра, не поверил вначале.
— Акакий, ты ещё не выбрался — радоваться будем, когда Москва позади останется.
И как накаркал. Впереди показался деревянный мост, перила его уже пылали, а по мосту вовсю бежали люди. Фрол вдруг заорал:
— Мачта!
Я посмотрел на мост, на мачту. И похолодел. Похоже, верхушка мачты — на уровне моста. Если удастся пройти точно по центру, то угодим под самую высокую точку арки моста. Может быть, и повезёт пройти. Мачту можно и срубить, но тогда лишимся паруса, а команды, чтобы грести вёслами, нет. Хоть плачь.
Мы с Фролом с напряжением смотрели, как приближается мост. Акакий вцепился в рулевое весло, ювелирными движениями подправляя ход судна. Уф-ф! Мачта верхушкой своей царапнула за брёвна моста, судно дёрнулось, но прошло.
Однако на этом наши приключения, увы, не кончились. От горящих перил и настила моста сыпались искры, и парус начал тлеть. Фрол схватил ведро, зачерпнул забортную воду и стал с размаху плескать на парусину. Я последовал его примеру и стал заливать водой угольки, падающие на палубу. Это было бы даже не смешно — сгореть в огне на судне посередине реки.
После бешеной работы вёдрами занимающийся пожар удалось погасить. Палуба была залита водой, по горящих угольков не было. Парус имел несколько прожжённых дырок, намок и слегка обвис, но тем не менее исправно выполнял свою функцию — тянул ушкуй вперёд.
Потянулись пригороды, называемые посадом. Здесь рёв пламени был уже практически не слышен.
Мы почти одновременно обернулись. Над всей Москвой стояло зарево, всё было затянуто дымом. Ветер порывами кидал на нас клубы гари, принося запах горящего дерева, ткани, кожи, шерсти. Мне подумалось, что этот жуткий запах и увиденный рукотворный апокалипсис мне не забыть до конца своих дней. Потрясённые, мы смотрели на горящий город, пока лёгкий толчок в борт не заставил заняться судном.
Ушкуй левым бортом подошёл к берегу, мягко к нему притёрся. Не сговариваясь, мы с Фролом опустили паруса. Мы были уже в безопасности, до горящего города — не менее половины версты. Было жутко смотреть на пожар, в котором сейчас гибли десятки тысяч русских и ещё — чувство собственного бессилия перед грозной стихией огня. В эти минуты я ненавидел и хана Девлет-Гирея, учинившего пожар, и царя Ивана Грозного, трусливо сбежавшего от крымчака и не организовавшего оборону на дальних подступах Москвы.
А ведь ещё совсем недавно в Великом Новгороде царь с кромешниками учинил бойню, сравнимую по числу жертв с потерями от великого пожара. Невелика заслуга — воевать с собственным покорным народом, — что же ты татар не остановил? И где же прячутся твои опричники? — Слова сии чуть не сорвались с моего языка, но я стиснул зубы и промолчал. У Фрола и Акакия по чёрным от копоти лицам текли слёзы.
— Это же сколько народа безвинного сгинуло, — сказал кормчий, рухнул коленями на палубу и стал истово молиться.
Я не стал. Грехи у народа конечно же были, но главный грех лежал на Иване Грозном. Вот ему бы и молиться, замаливая своё неумение и трусость.
— Вставай, Акакий, надо дальше уходить, пока можно. Не приведи Господи, отрядик какой татарский прорвётся пограбить, а тут мы — роскошный подарок с полными трюмами добра.
— И то верно, — вставил Фрол. — Юра дело говорит.
Мы оттолкнулись вёслами от берега и поплыли дальше.
Постепенно запах гари ослабевал. Воздух становился чище, ветер приносил запахи трав. А вот река становилась уже, мелела, и вскоре мы остановились.
— Не дело вперёд идти — на мель судно посадим, втроём ни в жизнь потом не снимем. И без того развернуться обратно уже тяжело. Приставать к берегу надо, переждать.