Однако довольно часто обращение к истории науки порождает сложную цепочку новых исследовательских проблем. Не секрет, что нередко научные мифы рождаются и воспроизводятся не только по причине недостатка информации и несовершенства методов ее обработки и анализа. Подчас они возникают и под воздействием направленных устремлений записывающих их ученых, умышленно или, чаще, неумышленно (под влиянием как личных, так и социальных факторов) искажающих почерпнутую ими информацию. Казалось бы, в силу потери достоверности сообщенной в таких трудах информации, они теряют свою значимость. Именно эти причины — в частности, умышленные искажения, связанные с классовой принадлежностью ученых («дворянский историк», «буржуазный исследователь») — лежали в основе непризнания и забвения многих работ и поднятых в них тем в советской историографии.
Лишь в последние годы, в связи с изменением приоритетов в гуманитарном знании и превращением его в «антропологически-ориентиро-ванное», вместе с постмодернистской терпимостью и интересом к изучению разных трактовок и интерпретаций, отношение к трудам, написанным на заре развития науки, стало очевидно меняться. Обнаружилось, что старые научные труды — это ценнейший источник по истории ментальностей, идей, господствовавших в общественном сознании, и идей маргинальных, вытесняемых на обочину идеологий и мировоззрений. Отход от марксистской прямолинейности в оценке процессов развития общественного сознания помог выяснить, что «болезни неточности» возникают не только под влиянием недостатка квалификации, поспешности, ослабления внимания, доверия к собственным знаниям и способности их оценить, неконтролируемой игры воображения, но и (главное!) — под воздействием господствующих «научных» и «уже давно доказанных» выводов, преодолевать которые необычайно сложно, потому что они основаны... на здравом смысле, а он, в свою очередь, на очевидном и потому не требующем специального исследования.
Выяснить, в какой мере это «доказанное», эти пред понятия давили на исследователя, насколько он был самостоятелен или зависим от них, — задача не из легких. Тем более, что старая наука — труды ученых XIX — начала XX в. — была, казалось бы, более ориентирована на сбор фактов, а не на их истолкование. Из «пяти вопросов науки» — что (как), где, когда, откуда и почему — самым «нелюбимым» для них оказывался часто именно последний («почему?»)3. Но чтобы понять те или иные скрупулезно описанные процессы, нужно по крайней мере выявить те полузабытые научные труды, которые многим кажутся уже давно устаревшими.
Напомню также, что обращение к истории науки позволяет проследить логику исследования любой темы, ход мыслей автора — для того, чтобы не повторять ее и избежать ошибок предшественника или же, наоборот, повторить верный и точный путь и тем самым углубить полученное много лет назад знание. Так или иначе, работа по генерализации собранного много лет назад материала — не только необходимое условие для современных научных разработок, но и путь к осмыслению механизмов формирования научных теорий и обоснованных «наукой» идеологических установок.
Если же абстрагироваться от оценочной стороны старых трудов, то они могут оказаться ценнейшим «вторичным источником» о различных явлениях. Именно в них можно найти ссылки на еще более раннюю литературу, только в них обнаружить описания, которые уже не найти в тех или иных не дошедших до современности книгах и публикациях иного рода. Всё это позволяет увидеть в истории науки отнюдь не склад старых и ненужных изданий, но живой источник знаний — как об описанных в них явлениях, так и по истории общественной мысли того времени, когда велась научно-исследовательская работа и было опубликовано то или иное научное сочинение.
Именно с таким, критическим по сути, но уважительным отношением к историографической традиции должны в идеале брать старые журналы и сборники, книги и брошюры исследователи постмодернистской эпохи. В определенных случаях эти публикации могут помочь в расширении каких-то прагматических знаний, хотя стоит учитывать, что со времени опубликования тех или иных книг и статей прошли десятилетия, за которые науки в России и за ее пределами шагнули далеко вперед и нашли объяснения многим ранее «необъяснимым» явлениям.
* * *
В изучении отечественного прошлого есть немало тем, которые были в какое-то время весьма обсуждаемыми, а потом исчезали из круга исследовательских интересов. Причина этого ясна: историю, как никакую другую науку, всё время стремились представить как magistra vitae (учительницу жизни, воспитательницу), то есть поставить на службу идеологии и политике. Поэтому абсолюта^ любую тему в исследовании прошлого можно было рассмотреть как «удобную» или «неудобную» для них.
3
Бунге М. Причинность: Место принципа причинности в современной науке / Марио Бунге; Пер. с англ. И. С. Шерн-Борисовой и С. Ф. Шушурина; Общ. ред. и послесл. проф. Г. С. Васецкого. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. С. 283.