Огромное большинство этих женщин, вычеркнутых из про-ституционных списков, вовсе не оставляет разврата, а продолжает заниматься им или в другой форме, или в другой местности; таковы, например, все отмеченные выехавшими и скрывшимися. «Оставившие разврат» и «поступившие в услужение» не перестают заниматься проституцией тайно, равно как отданные на поручительство и даже вышедшие замуж. Масса публичных женщин осуждена на проституцию вплоть до смерти; целые семейства сплошь и рядом живут одним только развратным промыслом; сестры с сестрами и матери с дочерями нередко составляют проституционные компании: из 1008 одесских проституток, например, было: матерей с 1 дочерью — 27; матерей с 2 дочерьми — 6; по 3 сестры вместе — 3; по 2 сестры вместе — 47.
Мало того, целые женские поколения живут развратом, который, таким образом, становится наследственным промыслом. Мать проститутничает, рождает дочерей, которые, выросши, начинают промышлять вместе со своей родительницей, сами рождают будущих проституток и т. д. Рабство и отверженность женщины, неразвитость женского труда, социальные условия, поддерживающие нищету народных масс, факторы, производящие сильный запрос на разврат, каковы, например, ненормальность семейного быта или обязательное безбрачие солдат, — всё это, порождая проституцию, действует с такою силою, против которой никогда и ничего существенного не могут сделать ни юристы, ни полиция, ни филантропы, ни проповедники морали. Корень зла лежит в основах социального быта, и нам пока остается только изучать эти основные условия общественных страданий, обобщать явления, развивать сознание необходимости социальных реформ. Существование проституции и ее неразлучного спутника — сифилиса прямо ведет к категорической постановке вопроса о свободе и равноправности женщины, надлежащее решение которого даже без других общественных реформ сделает в миллион раз больше, чем меркурий и йод для излечения сифилиса, чем все филантропические и врачебно-полицейские меры для искоренения проституции...
ПРИЛОЖЕНИЕ
«1712 года, в ноябре месяце почало быть у нас помешательство, и весь тот Филипов пост и о Рождестве Христове такое безмерное гонение и мучение было, что бил и давил, и писать стыждуся. И нечто прииде ему во ум, якобы мя смерти преда-ти: на сонную н ап аде на мя, и взяв мой гойтяшик1295 серебряной, на котором крест носила, и нача мя тем давити, и не вем1296, как тот гойтан сорвался, и от того я хранима Богом. А в навечерии Богоявления дня поехал к городу и был тамо генваря до 19 дня, и приехал, такожде меня муча, и по многом мучении вон на мороз изгонял, и на утро приказал меня сыскать к себе быть, и я, пришед к нему, и видя его необычно плачуща. И пад пред образом Богоматере, и сказывая мне: якоб чудо показа над нами Богомати — избавила нас от беды, много мыслил, дабы тебя удавить и в нужнике повесить того ради, якоб сама будто удавилась от печали. И созвал тетку мою престарелую Зи-новью, тогда прилучающуюся у нас, также и рабов своих, и священника вавчужскаго, и объявил ту всем, и приказал ту при них, священнике и тетке, рабом своим предо мною прощаться1297, и о сем и сам вельми был рад; и сие видя раби его, таковое увеселение о сем и объявление им неугодное, паки на мя вознегодоваша и его возмутили, и в тот весь мясоед на мя ярясь и муча, а жонку Варвару безмерными блажити любезными и согласными словами и лобзати, а меня ругати не яко словами, но жестокими побоями огорчевати, такожде и рабом своим приказал меня ругати; и от того времени начата мя раби его ругати всякими бесчестными словами, чего я ни от кого преж сего не слыхала, и много мя угрожали убита, а паче же та жонка Варвара да человек, Дмитрей Шишев, хва-лилися на мя, якоб мне и в доме его не быта; сие и тетка моя престарелая, вдова Зиновья, слыхала, также и сторонние люди слыхали от тех его рабов хваление, что нас видети и учинити в разлучении с мужем, а прочие раби его мне на тех сказывали, то их хваление. И того ж года Великий пост на первой неделе поехал к городу и был тамо до половины поста, и слышу я его тамо непорядочное и нехристианское житие, и пошлю к нему человека, дабы изволил быть в доме свой, и он тогда не поехал, а сказал посланному: как я буду, то жены моей не быть живой, хочу ее окормить смертным ядом, и, приехав, посланный мне сказал, дабы иметь опасение; и пред страстною неделей паки к нему шлю человека, и тогда он приехал, и в то время было тепло, и лед на реке противо Вавчуги истнился, и они в тех полыньях тонули, и пришел в дом, отпер свой подголовок, и из него человек его, Дмитрей, вынял бумагу сулемы и взял к себе, а где ее дел, того не ведаю, и о Святой Недели, и весною по многия времена давил и бил, и вон ночью из двора босу и в одной рубашке выгонял, и от такого его смертнаго убийства много-кратне всячески укрывалася. И паки в Введеньев день пред обеднею меня бил, что и самому ему жития моего отчаяти-ся, и от того времени егда пьян приидет, как те раби его прежде хвалились, то как и счинилось повседневное мне битье и мучение, и в таковом мучении с горькими слезами к нему приду и прошу его: “Осип Андреевич! Что моя пред тобою вина и прегрешенье, что так мя бесчеловечно мучишь”; а он никакой мне вины не объявит, точию говорит: “Иди и прощайся госпоже своей и моей матушке Варваре Нефедьев-не, не я-де тебя бью, она”, и к ней пришед, и сам говорит, что: “Ты ее бьешь, а не я; я над ней вины никакой не ведаю, ты мне все сказываешь и бить велишь; ведаешь ты, моя государыня матушка Варвара Нефедьевна, что я всё по воле твоей делаю, и всегда и я твой, и всем приказываю домочадцам без воли твоей ничтож творити; если кто малое что учинит тебе противно, то, конечно, погибнет, или ты кого похочешь погубить, того погубишь, а кого воскресить, того воскресишь”; и говорил про меня, что: “Губи до конца сию воровку, и так вы уже ее, воровку, с Дмитрием вконец погубили, что ее живой не попущу”, и приказал всем им убраться чинно, а у меня всё побрав, не токмо какое убрание, но и на голове ничто не оставил, и приказал передо мною парню своему да девке, руга-яся, досаждать, падши, на коленах стоять, якоб сетуя по мне, и ругательныя с досаждением всякия слова говорить, а вышеупомянутым Д митр ею да Варваре петь и плясать, и тако ругался босу и мало мя не нагу вон на морозы изгоняше, а баба тоя и двери избныя и сенныя запрет, чтоб мне не внити и от мраза б умереть, и много ми претяше, дабы я сама себе предала смерти и по многие дни тако бывает. И паки прилучи-лось ему с тою жонкою и с прочими седети в горнице, и я тут вошла, дабы мне видети их торжество с тою жонкою, и она ему стала говорить: “Изволь-де отсюду идти в другую горницу для того, что враг наш здесь”; и он, став с нею, пошел в другую горницу, и я паки за ними хотела войдти, и хватя меня та жонка толкнула назад в двери, и хотела она двери запереть, а я хватилась за двери, удержатися хотя, и она теми дверьми притворила мне руки, едва их не переломила, и по многия времена та жонка меня талкивала и бить бросалась, ово и при священнике том вавчужском, и при домочадцах наших, и всякою неподобною бранию по многие случаи бранит и всячески ругает, и тетка моя, вышеписанная Зиновья, слыхала и видала, и его сродница, престарелая ж сродная ему сестра Овдотья Митусова, и тетка моя Анна, Васильева дочь, устюжанка, и многие и сторонние люди слыхали ж и видали. И того ж Филипова поста прилучилося быть у города соборной церкви ключарю