Всё это доказывает, что Восточная Церковь в вопросе о расторжении брака не остановилась на букве76 евангельского учения. Она двинулась дальше этой буквы и постепенно, в тесном союзе с государством, выработала целую систему бракоразводного права. Ученые канонисты и церковная практика пошли дружно рука об руку со светским законодательством. Где канон не договаривал или совсем молчал, там призывали на помощь аналогию светского закона и права и вырабатывали церковное правило или разрешали отдельный из практики случай. Вот несколько подобных примеров. 87 правило Трулльского Собора говорит: «Жена, оставившая мужа, аще пойдет за иного, есть прелюбодейца». Так как правило это оставляет без определения вопрос: подходит ли под него прямо злонамеренное оставление женой мужа, то Вальсамон в своем комментарии дополняет его светским законодательством (117 nov<ellae>. с. 8. § 5 и 7) в том смысле, что и одна ночь, проведенная женой против воли мужа вне дома (разве бы у своих родителей), служит поводом к разводу. Применяясь к той же 117-й новелле, архиепископ Дмитрий Хоматейский разрешил представленный ему случай о своевольном удалении жены, как о законном поводе к разводу. Но вот пример не одного дополнения, но и заимствования из светского законодательства. Так, когда патриарх Тимофей Александрийский был спрошен, есть ли бешенство одного супруга повод к разводу для другого, то он затруднился дать ответ на этот вопрос, потому что о нем не упоминало не только церковное, но и светское законодательство. Но когда затем в конце IX в. Лев Философ в 111 и 112 новеллах разрешил этот вопрос в положительном смысле, то бешенство было признано достаточным поводом к разводу и Восточною Церковью77.
Так, стоя в принципе за нерасторжимость брака, Восточная Церковь выработала указанным способом полную систему бракоразводного права. Эта система, по-видимому, противоречащая Евангелию, не знающему развода, на самом деле была с ним в полном согласии, ибо Христос желал только «подражания» Ему в возможности «вместимости» Его учения, а не перемещения своих моральных правил в светское законодательство во что бы то ни стало, хотя бы и без надежды на применение их.
С этой стороны можно прямо утверждать, что Церковь Восточная, создавая положительное законодательство, вернее поняла настоящий смысл и значение евангельского учения, чем Церковь Западная. Мало того, видимое отстаивание евангельского учения quand тёте [вопреки всему] привело Западную Церковь к необходимости создать искусственные выходы из своего ригоризма78, допустив вместо расторжения немало поводов уничтожения брака или признания его недействительным.
Изложенная выше система бракоразводного права с принятием религии и иерархии от Греции стала нашим, отечественным законодательством. Но так как это заимствование брачного, а с ним и бракоразводного права произошло через принятие и употребление в древнерусской и судебно-административной церковной практике известных законных книг, то изучение бракоразводного права немыслимо без ознакомления, хотя некоторого, с этими средствами нашей рецепции79 церковновизантийского права. Поэтому мы, прежде чем излагать самую систему бракоразводного права, дадим краткий очерк как источников брачного права Восточной Церкви, так и источников брачного и, в особенности, бракоразводного права нашей Церкви.
В Греческой Церкви во время принятия нами христианства были в практическом употреблении два сборника церковного права — Номоканон патриарха Иоанна Схоластика (м<ежду> 540 — 560 гг.) и другой Номоканон из XIV титулов с «Синтагмою»80, с ним соединенною, прославленный потом именем патриарха Фотия (578 — 660). Первый заключал в себе правила Соборов: 4-х вселенских (Никейского, Константинопольского, Ефесского, Халкидонского) и шести поместных (Анкирского, Неокесарийского, Сардикийского, Антиохийского, Гангрского, Лаодикийского), а также правила апостольские (85) и правила Василия Великого (68). Сборник патриарха [Иоанна] Схоластика составлен систематически: в 50 отделениях размещены правила по разным церковным предметам. Другой сборник под именем Номоканона из XIV титулов с «Синтагмою», обыкновенно приписываемый патриарху Фотию, на самом деле принадлежит двум авторам — одному неизвестному и первоначальному, внесшему в сборник сверх правил, входивших в сборник Схоластика, еще правила Собора Карфагенского (419 г.) и св. Отцов, и второму последующему — Фотию, дополнившему сборник правилами четырех новых Соборов: Трулльского, VII вселенского и двух Константинопольских (двукратного в 861 г. и Собора в храме Св. Софии в 879 г., созывавшегося по делу Фотия же). Это составляет первую часть сборника — «Синтагму». Другая часть — Номоканон в собственном смысле, содержит в себе церковные правила и светские, касающиеся Церкви, причем первые означены только цифровыми цитатами из Соборов и Отцов, а последние — под названием «xeifxevoi» («textus» — «тексты») — состоят лишь из кратких извлечений из законов Юстиниана (его кодекса и новелл), причем Фотий излагает здесь не столько самый текст законов, сколько толкования на них из византийских законоведов81.
81
Иоанн. Вып. 1. С. 95; см. еще: Там же. С. 86 — 98; Горчаков. О тайне. С. 147 — 148; Азаревич Д. И. История византийского права. Ярославль, 1876. Т. I, ч. I. С. 50сл.