– А ну стоять! – взвыл пенсионер. – Там, – ткнул он пальцем в сторону, откуда доносился шум, – души православные губятся, а он: «Поехали!»
– Не замай, – набычился в ответ бывший лихой. – За грехи, знать.
– Князем не велено, – добавил рыжий. – За ослушание сам знаешь, что.
– За жизни трясетесь?! – взбеленился в ответ Булыцкий. – Перед князем предстать боязно?! Так, значит, шкуры сохранив, душами расплатитесь, да?! Или перед Господом боязни нет? На Суде Страшном с пятном на душе предстать, а?!
– Ты имя его всуе не поминай, – бывший лихой попытался осадить товарища, но тщетно. Тот, вмиг набрав обороты, уже не на шутку разбушевался.
– Медь пустозвенящая! – выпалил тот в ответ. – Поклоны бьете, да вера та – от лукавого! Авраам по наказу Божьему сына в жертву принести собирался! Сын Божий, да те, кто за ним шел, смерти мученические приняли во имя спасения душ чистых, а вы! Гнева княжьего убоялись, да как Ионы во чреве рыбы, попрятались!!! Трусы! – Соскочив с саней, Булыцкий решительно двинулся на крики.
– Да стой ты, леший! – первым пришел в себя Милован. – Стой, черт! А, шельма, и пес с тобой! – Решительно скинув лук, тот бросился вслед за товарищем. – Чего пялитесь, тетехи?! – развернувшись, прикрикнул он на топчущихся в неуверенности дружинников. – Айда на помощь!
– За мной, православные! – тяжко бросил рыжий, вынимая меч, благо источник шума совсем рядом был. Буквально за располагавшимся в двух сотнях шагов прилеском.
Расстояние преодолели одним махом, выстроившись в длинную цепочку. Со всего ходу врубившись в заросли, задыхаясь, вылетели к месту происшествия.
– Вот шельмы, – на секунду остановившись, оценивая обстановку, зло сплюнул Милован.
Несколько десятков орущих мужиков штурмовали добротный сруб. Воинственно размахивая кто ножами, топорами, а кто и просто дубинками, они уже повалили хлипкий забор, отгораживавший строение от остального мира, и теперь, с матерками и криками выламывали двери дома.
– Никита, шельма! А ну, выходи!!!
– Дом попалим!
– Выходи, кому сказано!
– Пшеницу втридорога решил! У, мы тебя!
Разошедшись, мужики, похоже, настроены были серьезно. Уже и взвился дым – подпалили один из углов жилища. Дверь с треском вылетела прочь, и из дома, пытаясь спастись, с криками и визгами вылетели одуревшие от страха женщины и, как были – босые и простоволосые, кинулись в разные стороны. Кое-кто из собравшихся мужиков бросил свое занятие и, рассыпаясь в похабных шуточках, ринулись догонять баб. Остальные же, не обращая ровно никакого внимания на беглянок, продолжили штурм.
– А ну, охолони! Ноги пообрубаю! – Вылетев из прилеска, дружинники, разделившись, ринулись кто куда: человек десять – на одуревших от азарта насильников, остальные – усмирять разбушевавшихся смердов.
Погнавшиеся за бабами первые сообразили, что влипли. Догнав было беглянок и повалив их в снег, мужики, приведенные в чувства мощными пинками подоспевших дружинников, теперь сами, отхаркиваясь кровью, валялись на снегу и слезно молили о пощаде. Пара самых резвых попытались утечь, однако тем еще больше раззадорили ратный люд, которые, рассвирепев, уже не разбираясь, одним махом посшибали тем головы.
А рассвирепевшая толпа продолжала штурмовать дом. Не обращая внимания на разбегающихся домашних и челядь, мужики выволакивали на улицу отчаянно голосящего хозяина, умоляющего разбушевавшихся о пощаде.
– Кончай разбой! – На пути толпы возникли два десятка ратных дел мастеров с мечами наголо. И как бы ни были разъярены смерды, но и они, остановившись, принялись отчаянно креститься, не отпуская все же изрядно побитого Никиту. – Зачинщик кто? – тяжелым взглядом обводя притихших мужиков, спросил рыжий. Толпа пришла в движение и, чуть погудев, вышвырнула к ногам дружинника того самого горемыку. – Как такое возможно? – наступив тому на руку и не давая подняться на ноги, поинтересовался здоровяк.
– Шельма, пшеницу втридорога уторговывает!
– Поперву за бесценок брал, а теперь со свету сживает!
– Жрать нечего, а он – в грех!
– Брехня! – отчаянно взвизгнул Никита, снизу вверх глядя на детину. – Почто беру, по то и отдаю!
– Наказ Дмитрия Ивановича: сколько есть, пшеницу токмо княжьим людям продать. Утаил значит? – насупившись, отвечал тот.
– Христом Богом молю, – сообразив, что попался, заверещал торгаш.
– Провиантом, кроме как монастырям или людям княжьим, торговать запрет был; скажешь, не ведал?! – подняв меч, грозно прикрикнул муж.
– Прости, бес попутал! – взвизгнул тот, отчаянно прикрываясь свободной рукой.
– По дереву мастеровой кто? – не обращая внимания на ревущего Никиту, поинтересовался рыжий. Из толпы неуверенно вышел щуплый мужичонка преклонного возраста.