Это был особый мир - Путиловский завод за Нарвской заставой. Надя знала, что там тысячи людей в длиннейших цехах готовят машины войны - пушки, что сам Путилов, владелец завода, почти то же самое для России, что для Германии - Крупп, что на этом заводе строят даже военные суда - миноносцы и крейсера.
Ей никогда не приходилось бывать ни на каких вообще заводах, и она с начала своего знакомства с Катей Дедовой относилась к ней с уважением за одну только ее прикосновенность к такому огромному заводу. Теперь же, когда началась война, это уважение выросло еще больше.
Нюра пытливо вглядывалась в плотную, крепкую на вид девушку, с крутыми щеками, выпуклым лбом, с не умеющими как будто совсем улыбаться губами, с густыми темными бровями, низко опущенными на небольшие карие глаза.
И голос у нее был низкого тембра, и с Надей она говорила как старшая с младшей, из чего Нюра вывела, что она, хотя и однокурсница сестры, но, должно быть, не одних с нею лет. И руки у нее были шире в кистях, чем у Нади. Так как стояли они трое теперь перед одним из вздыбленных бронзовых коней, которого хотел привести к покорности мускулистый бронзовый человек, то Нюре подумалось даже, что такая, как эта Дедова, пожалуй, тоже могла бы взять в свои руки повод и повиснуть на нем, чтобы прижать конскую голову поближе к земле.
На вопрос Нади, как на заводе настроены рабочие, Катя отвечала не то чтобы привычно хмуря свои густые брови, но как будто подчеркнуто хмуря их:
- Рабочие ведь теперь раскассированы: очень многих забрали в армию, несколько тысяч, а другие, которые тоже запасные или ополченцы, только очень нужные на заводе, - те оставлены, работают, только их предупредили, что чуть что - ушлют под пули без разговоров.
- А что это значит "чуть что"? - не утерпела, чтобы не спросить, Нюра.
- Это твоя сестра? - спросила Дедова Надю вместо ответа Нюре.
- Сестра же, я же ведь тебе сказала! - удивилась Надя.
- Я не расслышала. Она на тебя похожа, - сказала неторопливо Дедова и, оглядев Нюру цепким взглядом, как бы вскользь бросила ей: - Рабочие останутся рабочими, хотя и война.
- И хотя работают на войну, - добавила Надя.
- А что может выиграть на войне рабочий? - глядя по-своему, то есть как будто исподлобья, недоверчиво и недовольно, на Нюру, спросила Дедова.
- Ничего ровным счетом, - храбро ответила Нюра готовой фразой, слышанной ею от сестры, хотя в смысл этой фразы она еще не удосужилась проникнуть.
- То-то и есть... Поэтому настроения у наших рабочих остались прежние. А как их расстреливали в июле, этого они не забыли.
- Разве расстреливали? В июле? - изумилась Надя, понизив голос.
- А ты разве не знала? Впрочем, это уж были каникулы, ты уехала домой... На заводе же, на дворе, в рабочих стреляли... Были убитые, много раненых. Потом многих арестовали...
Густой, почти мужской голос Кати очень шел - так показалось Нюре - к тому, что она говорила, и потом, когда они простились, так как Катя куда-то спешила, Нюра совершенно непосредственно сказала сестре:
- Вот такая могла бы идти впереди с красным флагом, а совсем не ты!
Это больно укололо Надю.
- Не я? Не я? Не говори глупостей!.. Катя, может быть, тоже захочет идти, только у нее не выйдет.
- Почему не выйдет? Именно у такой и выйдет.
- А я тебе говорю, что не выйдет! Я знаю Катю получше, чем ты.
- Зато она рабочих знает, а ты нет, - не сдавалась Нюра.
- А ты почему думаешь, что я не знаю?
- А где же ты их могла видеть? В Симферополе?
- Где бы то ни было, - упорствовала Надя.
- Нигде не видела, а туда же!
- Не раздражай меня, пожалуйста!
- Во-об-ражает в самом деле! - не унималась Нюра. - Только потому, что Сыромолотову понадобилась, а если бы он эту увидел, он бы на тебя и не посмотрел!
- Дедову? Сыромолотов? И на меня бы не посмотрел?..
Это не оскорбило, а развеселило Надю. Она засмеялась и дружелюбно уже толкнула сестру в плечо.
- Значит, ты уверена, что ему нравишься? - постаралась по-своему понять ее Нюра.
- То есть ты хочешь сказать, как "натура"? Я думаю, что у него были соображения по этому поводу.
- А если бы в то время у нас была эта Катя и вы бы вместе пошли к Сыромолотову, то он, конечно, выбрал бы для картины ее, а совсем не тебя!
- Это ты говоришь просто потому, что сама к нему неравнодушна - вот и все! - выпалила одним духом Надя.
- Я? Неравнодушна?
- Понятно! Иначе отчего бы ты покраснела!
- Нисколько я не покраснела, - возмутилась Нюра, чувствуя, однако, что еще гуще краснеет. - Ну да, теперь я все понимаю, - безжалостно продолжала она. - Только не понимаю, как же ты так, когда он уже старик?
- Что ты выдумываешь дурацкие глупости! - прикрикнула на нее Надя, но спустя немного добавила: - Сыромолотов пожилой человек, хотя стариком его никто не называет пока.
- То-то все ты носишься с его картиной! - соображала вслух на ходу Нюра. - Картина, картина! "Я с красным флагом! За мной демонстранты! Впереди полиция и войска!.." А все дело в том только, что ты...
- Замолчи, пожалуйста! - перебила Надя.
- Хотя вот мы учили "Полтаву" Пушкина, - продолжала тем не менее Нюра. - А там Мария влюбилась в старика Мазепу... Конечно, он был целый гетман, а не то чтобы какой-то художник, зато ведь и Кочубей был "богат и славен" и "его луга необозримы"...
Тут Надя бурно повернулась и пошла назад, и Нюре оставалось только повернуться тоже и пойти за ней следом, ничего больше не говоря, но в то же время улыбаясь слегка и с виду беспечно.
VI
После встречи с Катей Дедовой на Аничковом мосту два дня была Надя в сумятице чувств и представлений.
До этого хотя и думалось о демонстрации, но только как о теме для картины Сыромолотова: личное участие в подобном выступлении рабочих и интеллигентов сознанием откладывалось на неопределенное будущее. Теперь же раздвоилось то, что она считала единым и цельным в начавшейся войне. В одной стороне осталось прежнее: непременно должны победить; в другую отошло: а что будет потом, после победы?.. Может быть, потом, тут же, на другой день, вспомнят об ее брате Николае, который теперь офицер, - значит, нужен, - и его арестуют вновь? Может быть, из путиловских рабочих, которые теперь нужны, на второй день после войны половину сошлют в Сибирь?.. И нет правды в том, что говорила Ядвига Петровна? Как это в самом деле могло случиться, что целый народ в средней части Европы, целое довольно старое государство, взяли и поделили хладнокровнейшим образом три сильных его соседа? А теперь каждый из них, конечно, стремится только к тому, чтобы прибрать к своим рукам и остальные части, что и должно случиться, потому что надо же оправдать большие издержки войны. Наконец, из-за чего же и начинаются войны, как не из-за того, чтобы захватить у соседей что плохо лежит и так само и просится в руки?..
Сыромолотов как-то спросил ее, что, по ее мнению, значительнее, - война или революция, и она ответила, немного подумав, что революция, так как она способна прекратить на земле войны, если только хорошо удастся, а всякая война вызывает только новые войны. И вот теперь на досуге и уже во время ведущейся войны она придумывала один за другим доводы, подтверждающие тот свой ответ художнику.
Ей нравилось представлять себе, будто он спорит с ней, и она придумывала про себя, что он мог бы сказать ей, и опровергала его с большой горячностью. На это уходили у нее десятки минут, особенно когда она просыпалась ночью от храпа соседа или раннего прихода соседки.
Но, споря про себя с Сыромолотовым, она очень отчетливо представляла его себе, до того выпукло ярко, как будто он и в самом деле сидел рядом с нею и говорил. Она виделась с ним в Симферополе всего три раза, но должна была признаться себе самой, что он был теперь для нее совсем не безразличен как человек, что он как-то, сам того не желая, конечно, вошел в нее; и вот она его часто представляет, как только можно представить при полной силе воображения, и не без успеха пытается говорить про себя его словами.
Картина же, начатая им, - так как Надя помнила размер холста, - стала представляться ей на белой широкой стене против ее кровати, и ей стоило только поглядеть хотя бы вскользь на стену, чтоб ее увидеть.