По мере развития хода событий обрисовывались личности русских полководцев 1812 года, тесно связанные с крупнейшими боевыми эпизодами и незабываемыми актами мужества. Так, 11 июля генерал Раевский в разгаре упорного боя с маршалом Даву за подступы к Могилеву, взял за руки двух своих сыновей-подростков и пошел с ними на неприступную батарею при Салтановке, закричав войскам: «Вперед, ребята!.. Я и дети мои укажем вам дорогу». Войска бросились за ним, и батарея была взята. Сам Раевский впоследствии отрицал этот случай, но легенда сообщила ему чрезвычайную популярность.9
Не менее сильное впечатление производило имя Витгенштейна. Пока главные армии, выполняя план оборонительной войны, отходили в глубь страны, первый корпус прикрывавший пути на Петербург, нанес ряд поражений таким полководцам, как маршал Удано и Макдональд. Лицей, который ввиду опасности, грозившей Петербургу уже готовился к переезду в Або, остался в Царском Селе. Витгенштейна стали называть «защитником Петрова града»; его имя получило особую популярность среди лицеистов. Именно о нем вспоминают в «Русской песне» Дельвиг, а позднее Пушкин в стихотворении «К другу стихотворцу».
Могло запомниться также имя участника Суворовского похода в Италию генерала Милорадовича, который пригрозил французскому командованию сжечь Москву, если не будет заключено перемирие на 24 часа для вывоза обоза и оставшейся артиллерии. А через месяц тот же Милорадович заявлял начальнику французского авангарда Мюрату, что в России война с французами разрослась в народную войну.
Уже к концу сентября стало ясно, что план оборонительной кампании привел к намеченным результатам. Последствия Бородинского сражения вскоре сказались в полной мере: «Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву 11 октября», сообщали очередные реляции. «Какое взамен слез пошло у нас общее ликование, когда французы двинулись из Москвы!», записал в своих мемуарах Корф.
Одновременно началась партизанская война. Под Москвой действовал капитан Фигнер, под Вязьмой — подполковник Денис Давыдов. Пушкин уже в лицее знал этого поэта, а впоследствии высоко ценил его за «резкие черты неподражаемого слога». В 1816 году в стихотворении «Наездники» он изображает давыдовских партизан.
* ДЕНИС ДАВЫДОВ (1781-1839).
Поэт-партизан.
В эти месяцы предельной напряженности европейской политики общение лицеистов с преподавателями стало еще теснее: «Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий», сообщал Пущин. Особое значение приобрел адъюнкт-профессор истории и географии Кайданов, наиболее авторитетный комментатор развернувшихся международных событий.
Воспитанник киевской духовной академии, он завершил свое образование в Геттингене. Это был трудолюбивый и не лишенный способностей преподаватель, но свой курс он строил на религиозно-монархических началах, глубоко чуждых Пушкину. В своем «Обращении к воспитанникам лицея» Кайданов довольно правильно указывал, что история должна «возвышаться до поэзии», но тут же пытался доказать, что «судьбы царств и народов содержатся в деснице божией». Пушкин, несмотря на его исключительный интерес к истории, мало занимался у Кайданова. Поэту уже непосредственно раскрывался драматизм исторической борьбы и героическая воля ее ведущих деятелей.
За эти тревожные месяцы Пушкин познакомился с образцами незнакомой ему прежде, совершенно особой «словесности». Приказы по армии, реляции, бюллетени, рескрипты, донесения командующих, воззвания к народу, патриотические статьи и проповеди совершенно заполнили русские журналы и газеты. Ростопчинские афишки и шишковские манифесты неожиданно стали самой волнующей и наиболее читаемой литературой. Время внезапно и повелительно создало свои формы письменности, которые сразу же приняли первые поэты страны — Жуковский и Батюшков. Донесение Кутузова о занятии неприятелем Москвы Кошанский считал образцом политического красноречия.
К концу года в «Вестнике Европы» появилась ода Жуковского «Певец во стане русских воинов», получившая значение национальной песни. В следующем году она вышла тремя отдельными изданиями с примечаниями Д. В. Дашкова. Интересен был самый тип новой оды, построенной драматургически в виде речи певца, сопровождаемой хором воинов и выраженной плавным и мелодическим стихом, облекающим в краткие формулы исторические характеристики героев. Ермолов, Милорадович, Воронцов, Орлов-Давыдов и особенно Раевский — вся эта плеяда современников получала в стихах Жуковского некоторый исторический ореол. На молодого поэта должны были произвести впечатление отдельные строфические похвалы героям прошлого — Святославу, Дмитрию Донскому, Суворову, Петру I.
И ты, наш Петр, в толпе вождей.
Внимайте клич — Полтава!
10
Пушкин, несомненно, был увлечен этой одой нового стиля. В 1814 году он обращается к Батюшкову:
С Жуковским пой кроваву брань
И грозну смерть на ратном поле.
Отголоски «Певца во стане русских воинов» довольно явственно различимы в некоторых стихотворениях лицейского периода, как «Воспоминания в Царском Селе», «Наполеон на Эльбе». Возможны и позднейшие реминисценции (например, в эпилоге «Кавказского Пленника»).
Двенадцатый год впервые вызвал в Пушкине живое и конкретное представление о героическом народе, к которому он принадлежал и которому был призван служить своим словом. Международная драма обращает Пушкина к творческому осмыслению событий политической современности. Патриотический подъем 1812 года вызвал в поэзии Пушкина интерес к батальной тематике, а в его личной жизни влечение к военной деятельности:
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы… —
писал он несколько позднее. К 1815 году относится его известное признание: «Трепещет бранью грудь моя — При блеске бранного булата…» Позднейшие строфы поэта о Наполеоне и Кутузове, пожаре Москвы и взятии Парижа неизменно восходят к этим впечатлениям лицейских лет. Уже на школьной скамье автор «Делии» и «Блаженства» открывает новый источник поэтических вдохновений в сжатых и насыщенных до предела документах военного времени, отражавших всенародные бедствия и подвиги. Беспечный ученик Парни начинает перестраивать свою мелодическую лиру в созвучии с грозными голосами эпохи и впервые вступает на путь политической поэзии.
XI ШУТЛИВЫЕ ПОЭМЫ
Интерес Пушкина к театру, возникший в обстановке домашних спектаклей в Москве, получил неожиданную пищу в его лицейские годы. Школьные спектакли под руководством гувернеров не привлекали Пушкина к участию в них (в отличие от своего отца и дяди, он никогда не выступал на сцене), но он охотно посещал единственный царскосельский театр, принадлежавший графу Варфоломею Толстому.
Этот меценат был владельцем крепостной труппы, оркестра и хора. Его домашний театр предлагал вниманию зрителей преимущественно камерные оперы. Свои впечатления от «Севильского цирюльника» Паизиелло и отечественного «Мельника» Аблесимова Пушкин отразил в двух ранних стихотворениях, вызванных игрою одной из крепостных примадонн Толстого — актрисы Натальи, восхищавшей зрителей своей благодарной сценической внешностью.
Юная исполнительница арий и монологов стала предметом раннего увлечения Пушкина. Он с отроческой откровенностью высказал его в своем «Послании к Наталье». Но лицеист младшего курса едва ли представлял интерес для актрисы царскосельского театра. Это вызвало ответное разочарование и привело молодого поэта от хвалебного посвящения к трезвой критике.