Так, например, в письме князя П.А. Вяземского к великому князю Михаилу Павловичу от 14 февраля 1837 года приводятся следующие соображения: «25 января он послал письмо Геккерну-отцу. А Аршиак принес ему ответ. Пушкин его не читал, но принял вызов, который был ему сделан от имени сына. Сам собою напрашивается вопрос, какие причины могли побудить Геккерна-отца прятаться за сына, когда раньше он оказывал ему столько нежности и отеческой заботы; заставлять сына рисковать за себя жизнью, между тем как оскорбление было нанесено лично ему, а он не так стар, чтобы быть вынужденным искать себе заместителя? Этот возмутительный факт был отмечен 187 лет тому назад. Формально подмену дуэлянта одобрил граф Строганов, но отнюдь не без участия венценосных особ. По свидетельству Данзаса, «Дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы в Екатерингоф будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна происходить там, а она была за Черной речкой около комендантской дачи». Разве мог Бенкендорф совершить такую ошибку без ведома императора? Это ли не тема для научной дискуссии среди пушкинистов.
Тем более что не только императрица, но и сам Николай Павлович в преддуэльный период проявлял большой интерес к судьбе Дантеса. Можно сказать, жестко руководил его поступками. В 1963 году в Париже вышла книга «Сон юности» – записки дочери Николая I, Ольги Николаевны, королевы вюртембергской. Нет сомнений, что в основу их положены дневники, ибо они строятся по дневниковым датам, месяц за месяцем, год за годом. Вообще записки ее строго фактичны. И вот что пишет Ольга Николаевна: «После того, как по городу уже циркулировали анонимные письма, в которых обвиняли красавицу Пушкину, жену поэта, в том, что она позволяет Дантесу ухаживать за собой…папа поручил Бенкендорфу разоблачить автора анонимных писем, а Дантесу было приказано жениться на младшей сестре Натали Пушкиной, довольно заурядной особе». Извиним автору маленькую неточность (Е. Гончарова была старшей, а не младшей сестрой). Оценим это важнейшее, доселе не известное нам сообщение: Николай I приказал Дантесу жениться на свояченице Пушкина». (Цитируется по книге И. Андроникова «Рассказы литературоведа», М., «Детская литература», 1973 г., стр. 219). Призыв столь уважаемого знатока литературы как Ираклий Андроников оценить это сообщение был полностью проигнорирован официальными пушкинистами.
Филологи, которые кормятся вокруг имени Пушкина, совершенно отказались от комментариев по поводу поведения вдовы Александра Сергеевича сразу после смерти поэта. Мы не имеем в виду отказ Натальи Николаевны от участия в похоронах мужа. Ну, плохо себя чувствовала. Бывает. Однако при плохом самочувствии уже 8 февраля 1837 года, то есть на второй день после того, как тело Пушкина было предано земле, вдова направляет на имя императора следующее прошение: «Всесвятлейший, державнейший великий государь император Николай Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший, просит вдова Двора Вашего императорского Величества камер-юнкера Наталья Николаевна Пушкина, урожденная Гончарова… Я сама должна для воспитания детей моих проживать в здешней столице, и как при том все избранные мною в опекуны лица находятся на службе в С.-Петербурге, то по сему и прошу: Дабы высочайшим Вашего императорского Величества указом повелено было сие мое прошение принять, малолетних детей моих взять в заведывание С.-Петербургской дворянской опеки».
Аргументация вдовы довольно странная. Малолетним детям деревенский воздух полезнее слякотного Петербурга. Кроме того, опекуны, а это – граф Григорий Строганов, граф Виельгорский и Жуковский – функционируют отнюдь не как воспитатели дошколят. Но молодой вдове очень хочется закрепиться в столице.
Среди пушкинистов стала аксиомой версия, что Наталья Николаевна покинула Петербург, выполняя последнюю волю поэта. Будто бы Екатерина Алексеевна Долгорукова, помогавшая ухаживать за раненым Пушкиным, своими ушами слышала, как Пушкин уже перед самой кончиною говорил жене: «Носи по мне траур два или три года. Уезжай. Постарайся, чтобы забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона». Бартенев, записавший это свидетельство, не преминул отметить, что Екатерина Алексеевна была с московских времен подругой Натальи Николаевны.