Самостоятельными бывают не только пушкинисты, радующие публику громкими открытиями. Самостийность проявляется и в литературе, и в живописи, и в экономике, философии и даже в астрономии.
Были профессиональными врачами Вересаев, Чехов, Булгаков, Горин. И вдруг стали самостийными литераторами, а некоторые из них даже великими писателями. А зачем нам «Дядя Ваня» или «Мастер и Маргарита»? Ставили бы клистиры, перечные пластыри и примочки своим пациентам.
А текстильный магнат Третьяков стал ни с того ни с сего ценителем живописи. Занимался бы своей бухгалтерией. Еще два купчишки, которые озолотили собрания Эрмитажа и Музея изобразительных искусств, вообще не в свою епархию влезли. Были ведь магистры и доктора искусствоведения, считавшие импрессионизм и постимпрессионизм мазней. И ни одна картина Ван Гога, благодаря им, не была продана при его жизни.
Так что не надо сильно пинать самостийность в науке. Особенно филологам, которые за эту самостийность хватаются, изучают и часто получают научные степени.
Среди самостийных пушкинистов г-н Галкин выделяет мою книгу «Последняя игра Александра Пушкина». Наверное, потому что я академик, хотя всего лишь известный экономист. Эта книга вышла в 2003 году. Спустя два года, была опубликована другая моя книга «Александр Пушкин: загадка ухода», которая по объему вдвое превышает первую. Но Галкин, судя по всему, ее не видел. В чем мое преступление? В книге «прозвучала ключевая идея нынешних неофитов пушкинистики: Пушкин написал анонимный пасквиль сам себе, потому что, движимый ревностью, задумал отомстить царю Николаю I, сделавшему жену Пушкина своей любовницей».
В своих работах я, как «неофит пушкинистики», утверждал: «…Вы никогда не узнаете правды, ибо знавшие ее сделали все возможное, чтобы не удовлетворить любопытство потомков… Факт супружеской измены и основание для ревности для человека, обремененного минимальным интеллектом, – понятия, далеко не тождественные, хотя, конечно, в известном смысле пересекающиеся. Поэтому для понимания психологического состояния Пушкина в последние годы его жизни действительно важным является вопрос: были ли у Пушкина серьезные основания ревновать свою жену к царю?»
Противников «неофитов пушкинистики» можно спросить: если в «дипломе рогоносца» совершенно явно прослеживается царственная линия, то были в окружении Пушкина лица, которые понимали, что прозрачные намеки на роль заместителя Нарышкина вызовут бурную ревность Пушкина? Очевидно, что в дворцовых кругах существовала группировка, верящая в интимную связь императора и жены поэта еще при жизни Пушкина. Наши оппоненты, выставившие на первый раунд диспута с «неофитами» некоего Галкина, вразумительного ответа на этот вопрос дать просто не в состоянии.
Но, кроме некоторой части современников поэта, царственную линию в его судьбе разделял не только я, но такие пушкинисты-ортодоксы как Рейнбот, Казанский, Щеголев, поддержал М.А. Цявловский (в 1926–1927 гг.). В 1963 году Михаил Яшин в журнале «Звезда» № 8 активно поддержал активную роль царя в ухаживании за супругой поэта и в преддуэльной истории, за что был раскритикован в отделе культуры ЦК КПСС. Теперь нет ЦК КПСС, но есть некий орган (не знаю, кем утвержденный), который контролирует официальную пушкинистику.
А в дискуссии по моей книге с Михаилом Яшиным произошла следующая история. Наталья Николаевна оставила довольно сумбурные воспоминания о ее последнем (а может быть, единственном?) свидании с Дантесом на квартире Идалии Полетики. Примерно одно и то же она рассказала мужу, Вяземским, сестре Александрине. Суть рассказа заключалась в том, что она пошла в гости к Идалии Полетике, застала вместо нее на квартире Дантеса, который, размахивая пистолетом, требовал отдаться ему, или он убьет себя. Супруга Пушкина заламывала руки, кричала. В результате появилась дочь Полетики, и участники свидания более или менее мирно разошлись.
Я попробовал провести нечто подобное ситуационному анализу, широко применяемому в прикладной математике, космонавтике, военном деле, выборе инвестиционных проектов. Приходит Наталья Николаевна к дверям квартиры Полетики. Звонит. Или у нее есть ключ? Что осложняет всю историю. Ей открывают. Кто? Дантес или горничная? Если Дантес, то верная супруга должна повернуться и уйти. Скорее всего, горничная, которая по инструкции хозяйки знает о свидании и должна проводить Натали к Жоржу. О, боже мой, думает она. А Жорж достает пистолет, размахивает им и кричит, отдайся или я убью себя здесь, в квартире Полетики. Как-то странно. Ловелас Дантес, очевидно, знал, что женщину надо приласкать, обнять, поцеловать и т. д. Но размахивание пистолетом – это скорее шантаж, попытка к принуждению заниматься тем, чего не хочет женщина. И тут появляется «бесхозная» трехлетняя девчушка, которую почему-то потеряла горничная, получившая твердую установку не мешать свиданию. Верная жена вырывается из рук насильника и убегает.