А сейчас, здесь, он продолжал жить «на грани», боясь умереть от «аневризмы» в Опоческом уезде, боясь не завершить начатое. Это ему-то, уже создавшему «Онегина» и «Бориса», чувствовавшего в себе необъятные силы, каково ему было чувствовать себя почти крепостным и зависящим от людей, которых он ни в грош не ставил.
11 мая — первая половина июня 1826 г. Николаю I. Из Михайловского в Петербург.
Всемилостивейший государь!
В 1824 году, имев несчастье заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенным в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.
Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.
Здоровье мое, растроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края.
Всемилостивейший государь,
Вашего императорского величества
Верноподданный
Александр Пушкин
На отдельном листе
Я нижеподписавшийся обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под какими бы они именем ни существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них.
10-го класса Александр Пушкин
11 мая 1826.
10 июля 1826 г. П. А. Вяземскому. Из Михайловского в Петербург.
Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем, как все похабные ходят под именем Баркова.
16 сентября 1826 г. П. А. Осиповой.
Из Москвы в Тригорское. Перевод с франц.
Вот уже 8 дней, что я в Москве, и не имел еще времени написать вам, это доказывает вам, сударыня, насколько я занят. Государь принял меня самым любезным образом. Москва шумна и занята празднествами до такой степени, я уже устал от них и начинаю вздыхать по Михайловскому, т. е. Тригорскому…
Это одно из немногих упоминаний в переписке поэта о его встрече с царем во время коронационных торжеств в Москве в 1826 году. Этому событию, достаточно важному со многих точек зрения, во второй части книги посвящена отдельная глава.
9 ноября 1826 г. П. А. Вяземскому. Из Михайловского в Москву.
Вот я в деревне… Деревня мне пришлась как-то по сердцу. Есть какое-то поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутую тюрьму. Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни — ей-Богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеяности и пр. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ли лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване.
Оказывается няня, Арина Родионовна, выступила лучшим его адвокатом, обратясь к владыке небесному со стариннейшей молитвой, навеянной зверствами Ивана Грозного. Глубина пушкинского сознания поразительна тем, что он, как личность, будучи без всякого сомнения, ограничен условностями и предрассудками своего времени, с удивительной легкостью совмещает свою современность, горячую, неуложившуюся действительность и прошлое время России. Но еще более поразительно, как он определил линии развития культуры своей страны, эволюции самого человека.
Масштаб его мышления без преувеличения исключителен для своего времени. Именно он, Пушкин, раздал точные и правдивые характеристики и времени, и своим друзьям-декабристам, и самодержавию российскому, и русскому маленькому человеку, и увидел неизбывный конфликт русской государственности с отдельным Я и всей махиной российского самодержавия (как бы впоследствии она ни называлось — СССР, постсоветская Россия и пр.). Данная матрица, открытая и зафиксированная поэтом, никуда не исчезла, она продолжает действовать и сейчас как известный культурный и исторической архетип русского человека.