Система очерков при описании целого периода или процесса, конечно, может привести к известной неполноте, односторонности. Однако сегодняшний уровень нашего знания о 1820-х годах сам «навязывает» подобное решение: материалов так много, проблемы столь многообразны и расчленены, научные запросы столь возросли, что очерки представляются «наименьшим злом», позволяющим предложить нечто новое без громоздкого, многократного повторения хорошо известного 1.
Заметим, кстати, что «очерковость» присутствует и в большинстве самых систематических историко-литературоведческих работ. Ведь наши знания даже о сравнительно недавних временах во многом определяются состоянием источников - особенно при изучении политической истории, научной биографии, культуры. За примерами недалеко ходить. Стержнем второй и третьей частей нашей книги являются материалы о Пущине и его поездке в
1 К сожалению, нет возможности упомянуть все труды, в той или иной степени существенные для этой книги. Ведь нет ни одной обобщающей работы о пушкинском времени, где бы не затрагивались связи поэта с русским освободительным движением; в частности, материалы и документы, цитируемые нами по их последним изданиям, в большей своей части публиковались и комментировались многократно.
Отказываясь, за исключением нескольких необходимых случаев, от простого перечисления предшественников, автор надеется, что это вынужденное ограничение будет правильно понято.
4
Михайловское. Между тем, если бы декабрист случайно не успел завершить своих воспоминаний (а он ведь написал их всего за несколько месяцев до смерти!) - тогда мы, пожалуй, терялись бы в догадках насчет содержания, последствий его поездки и не знали бы того, что сегодня представляется «хрестоматийным»… В то же время из переписки Пушкина и по другим документам видно, что пребывание в Михайловском Дельвига - не менее недели в апреле 1825 года - также повлияло на многие мысли, чувства и строки той поры. Дельвиг, однако, не оставил записок, мы почти ничего не ведаем об этом замечательном свидании - и оттого, конечно, не можем выделить отдельного очерка о событии, того достойном; да и в самых капитальных трудах находим об этой встрече всего по нескольку строк - больше и невозможно!
Чувствуя происходящее в наших трудах невольное «искривление» естественных пропорций, можем лишь повторять за одним замечательным специалистом: «Разведчики прошлого - люди не совсем свободные. Их тиран - прошлое. Оно запрещает им узнавать о нем что-либо, кроме того, что оно само, намеренно или ненамеренно, им открывает» 1.
Естественно, задачу свою автор книги видит в том, чтобы в отдельные очерки о Пушкине и его времени ввести максимум новых или малоизученных материалов; в каждом более или менее частном эпизоде уловить, насколько можно, «типические черты»…
Решение поставленных задач, несомненно, осложняется тем обстоятельством, что Пушкин, вероятно, самый загадочный русский художник. Именно потому, что - самый знаменитый, великий, изучаемый. Да ведь и поэт хорошо знал возможность таких парадоксальных сочетаний, когда писал (о записках Надежды Дуровой): «Судьба автора так любопытна, так известна и так таинственна, что разрешение загадки должно произвести сильное общее впечатление».
С годами в определенном смысле Пушкин делается еще более таинственным. Прежде, когда мы знали много меньше, некоторые вопросы не могли быть даже поставлены, многие загадки еще не были замечены.
Мы подразумеваем два рода «пушкинских тайн». Во-первых, тайны прямые - ненайденные или вдруг возни-
1 М. Блок. Апология истории. М., «Наука», 1973, с. 35.
5
кающие из небытия автографы, новые тексты, документы, биографические материалы о поэте.
Во-вторых, глубинный смысл некоторых хорошо известных произведений поэта, то, что А. А. Ахматова называла пушкинской «тайнописью», и сомневалась, «довольно ли сказано в науке… про эту его особенность и так ли легко довести эту мысль до рядового читателя, воспитанного на ходячих фразах о ясности, прозрачности и простоте Пушкина» 1.
В данной книге использованы материалы десяти архивных хранилищ; выявлены некоторые новые документы о Пушкине и его южных друзьях, об отношениях поэта с декабристами, об угрозах, преследованиях, гонениях… В то же время на страницах этой работы не раз предпринимаются попытки «медленного чтения» хорошо известных текстов, следования за мыслью поэта, проникавшей сквозь таинство своего времени ко всем временам.