Дома новы, но предрассудки стары.
Порадуйтесь, не истребят
Ни годы их, ни моды, ни пожары.
Очень непростое дело – определить возраст Чацкого. С одной стороны, в его жизнь много чего вместилось. С другой стороны, он «привязан» к возрасту Софьи, который указан определенно: на момент действия ей семнадцать лет. Чацкий не может быть много старше девушки, рядом с которой он рос с детства. Разница в возрасте не может быть чувствительной, иначе не получится единства интересов, в детстве меняющихся год от году. Допустим, Чацкий ради общения с нравившейся ему девочкой умел приноровиться к ее интересам, но и при этом разница в возрасте не могла быть чрезмерной.
В. И. Немирович-Данченко рассказал о разговоре с одним театралом-любителем. Тот поинтересовался возрастом героя, получил ответ: «Двадцать два, двадцать три» – и удивился; по его представлению, Чацкому лет тридцать. «Уж никак не меньше»36. Собеседники оценивали только зрелость героя, сопоставление с возрастом Софьи не делали; это явное упущение. И возраст двадцать три года – перебор. Можно ли представить задушевное общение двадцатилетнего мужчины с четырнадцатилетней девочкой? И десятилетнего мальчика, гармонирующего интересами с четырехлетним ребенком? Мальчику уже пора ученьем заниматься, а не детскими играми.
С. В. Яблоновский: «Чацкий не может быть, в качестве друга детства Софьи, старше ее более чем на пять лет»37. Значит, в момент новой встречи ему примерно двадцать два года, а расставание произошло в его девятнадцать лет. Нет, и эта дата (нижняя в раскладе Немировича-Данченко) не годится.
Условно и даже с натяжкой допустимо представить, что Чацкому на тот день, когда мы видим его в комедии, – двадцать лет (стало быть, он уезжал из Москвы семнадцати лет; и то получается, что самостоятельную жизнь он начал до совершеннолетия). Даже и здесь возрастная разница интересов в три года очень существенна для детства, но она еще могла преодолеваться по желанию старшего.
Из разных источников получая сведения, мы можем установить круг занятий Чацкого во время трехлетней отлучки из Москвы, но невозможно выстроить последовательность, равно как и продолжительность этих занятий. По содержанию эта отлучка – сплошная загадка. Она именуется путешествием, но не только из путешествий состоит. А если вычленить именно путешествия, столкнемся с неясностью: они российские (как потом у Онегина) или зарубежные? Сомнение снимает прямое признание: «Хотел объехать целый свет, / И не объехал сотой доли». Так что Чацкий и за рубеж съездил, но из трехлетия отлучки это путешествие не основное по времени и не особенно длительное.
И в отечестве своем у Чацкого нашлось много забот. Фамусов попрекает его: «Именьем, брат, не управляй оплошно…» Имение Чацкого не маленькое, там крепостных душ триста или даже четыреста. Упрек Фамусова позволяет предположить, что Чацкий уменьшил свои доходы, а, стало быть, облегчил положение крепостных. Сами нововведения не потребовали бы много времени (исполнение поручается приказчикам), но чтобы осмотреться и принять какие-то решения – надо пожить в усадьбе. Во всяком случае «умный, бодрый наш народ» Чацкий знает не понаслышке. Опять же он одобряет тех, «в деревне кто живет».
Два дела, пожалуй, можно соединить. Фамусов вынужден похвалить: «славно пишет, переводит», до Москвы доходит весть про связь Чацкого с министрами (потом разрыв). Возможно, тут идет речь о каком-то проекте, сочиненном Чацким, которым заинтересовался кто-то из министров; правда, успехом это мероприятие не увенчалось (надо полагать, не потому, что проект был плох).
Чацкий с Платоном Михайловичем Горичем вспоминают о воинском быте. С. А. Фомичев преуменьшает значение этого эпизода: «Ничто не мешает предположению о том, что встреча эта происходила в одном из военных лагерей под Петербургом. И вовсе не обязательно, конечно, считать, что Чацкий в это время состоял на военной службе: он мог посетить в лагере своих армейских товарищей»38. Кое-что мешает предположению, что герой в лагере был гостем; версия исследователя опровергается филиппикой Чацкого против «наших строгих ценителей и судей»:
Мундир! один мундир! он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
36
См.:
37